Александр Васильевич Етоев - писатель, редактор, переводчик, живёт и работает в Санкт-Петербурге. Автор книг «Эксперт по вдохам и выдохам», «Бегство в Египет», «Душегубство и живодерство в детской литературе», «Экстремальное книгоедство», цикла «Уля Ляпина, супердевочка с нашего двора» и других. Лауреат множества литературных премий, с перечнем которых можно ознакомиться на нашем сайте в разделе «Авторы». Это коротко и формально.

А если коротко и неформально, то Александр Етоев - это пример человека, который и пишет и говорит так, что от этого получаешь удовольствие. Не только от того, ч т о написано или сказано, но и к а к (вы это сразу почувствуете в интервью с ним, хотя оно и бралось на бегу – перед его отпуском).

Недавно они в соавторстве с Владимиром Ларионовым написали «Книгу о Прашкевиче, или От изысканного жирафа до белого мамонта». Мало того, что там было много новой и интересной для меня информации (а я давно знаю Геннадия Мартовича и сам много раз брал у него интервью), так я ещё смаковал при чтении блестящий язык комментариев Етоева. Это просто последний пример. То же можно сказать применительно ко всему его творчеству, и это редкость - в наши-то дни, когда яркий литературный стиль вымирает, подобно мамонтам (не белым!).

Перефразируя Александра Васильевича (который, в свою очередь, перефразировал Маяковского): потомки, роющиеся в окаменевшем г…, откопают когда-нибудь его книжки и не будут закапывать обратно («Книга о Прашкевиче», стр. 58).

Интервью у Александра Етоева взял Андрей Подистов.

 

 

- Александр Васильевич, простой, но необходимый вопрос: "Как Вы стали писателем?" Что-то предрасполагало к этому из детства, из каких-то увлечений, интересов?

- Здесь лучше бы отшутиться, отделаться каким-нибудь анекдотом. Или дать ответ тривиальный: типа, книжек в детстве перечитал, вот и попёрло в какой-то период времени, как из вулкана, - или, скорее, фонтана, - то, что накопилось и перебродило внутри, в котле моего читательского организма. И не было Козьмы Пруткова поблизости, который посоветовал бы этот фонтан заткнуть.

Я уже лет в двенадцать сочинял какие-то дурацкие текстики, но детские сочинения - все-таки еще баловство, потому что писателю нужен жизненный опыт и от одного чтения чужих сочинений писателем не станешь. Хотя чтение - условие, конечно, необходимое: без читательства писательства не бывает.

- Вас считают представителем "питерской школы". Можете определить, что это такое?

- Нет, не могу. Хотя... Мне, человеку, родившемуся и прожившему в этом городе без малого шестьдесят лет, все-таки ближе писать о том, что и кто меня окружает, — а окружают меня, в основном, городские стены и люди, которые за ними живут. В этом смысле, питерская школа, - наверное, то, что хоть как-то раскрывает характер моего города через характеры людей, его населяющих, и тесноту пространств, его образующих.

- Наш некогда президент, а ныне премьер собрал в Москве большую "питерскую" команду. Ваше отношение к её политике последнего десятилетия?

- Разве у нормального человека - а я считаю себя человеком нормальным - может быть нормальное отношение к любой политике? Во все времена взгляды человека неполитического на то, что навязывают нам политики, если не отрицательные, то хотя бы критические. Или юмористические. Раньше нас долбили идеологически, теперь нам вышибают мозги жульническими капиталистическими приемами.

Что касается моего города, то Питер сильно меняется на глазах, причем уже довольно давно, повторяя участь Москвы. Достаточно с полгода не побывать в центре, как где-нибудь что-нибудь обязательно да исчезнет: здание снесут, скверик застроят каким-нибудь непитерским новоделом, что-то еще… Бороться с этим практически невозможно - административная мафия, давно слившаяся с бандитской, управляет этим процессом и съест любого, кто попытается ей как-то противостоять.

Зря вы задали мне этот вопрос. Всегда бешусь, когда начинаю об этом думать.

- Говорят, мы - то, что мы едим. Но мы - и то, что мы смотрим, читаем... Чем Вы предпочитаете "питаться"?

- Ну вообще-то я человек всеядный в плане зрительско-читательских интересов. Правда, с годами круг этих интересов сужается. Совершенно не могу читать, например, фантастику. Переел в детстве и отрочестве. Я имею в виду фантастику, подающуюся в фантастической упаковке. Сам вид этих книжек с уродскими фигурами на обложке вызывает рвотный рефлекс.

Чем "питаюсь"? Вот короткий перечень книг, прочитанных (и перечитанных) в последнее время: "Веселый солдат" В. Астафьева, "По накату" и "Полярная антология" В. Богомякова, "Изобретение оружия" и "Приближаясь и становясь все меньше и меньше" С. Коровина, "Тропами северного оленя" М. Вилька, "Ундозерское жизнеописание", "Рождение мыши" Ю. Домбровского, "Ленд-лизовские" В. Аксенова, "Богоматерь в кровавых снегах" Е. Айпина, "Письма" Р.-М. Рильке, "Жизнь без Карло" Д. Горчева, "Песнь о моей Мурке" А. Сидорова, "Меандр" Л. Лосева, "Рассказы" С. Носова... Это не считая современных поэтов Питера, со многими из которых я дружу, и книг справочного характера. Практически не читаю переводную литературу – просто времени не хватает.

- Если бы Вы составляли гипотетическую книгу "О вкусной и здоровой литературе", какого рода книги Вы ни в коем случае не советовали бы читать?

- Что-то ваши вопросы приобретают гастрономический уклон. Но – отвечаю. Во-первых, я такую книгу составлять бы не стал. Вкусовщина есть вкусовщина, каких бы честных правил ни был мой дядя и бедный его родственник, то есть я. Потому что все читать можно — от "Майора Пронина" и маркиза де Сада до "Книги Руфи" и "Справочника писателей Петербурга". Тут важен подход, то есть четкое понимание того, ради чего ты эту книгу читаешь. Удовольствие можно ведь получить и от книги заведомо халтурной. Возьмем советские шпионские поделки 50-х годов прошлого века, сплошь состоящие из ходульных схем, фанерных героев и примитивных политических декламаций. Сегодня получаешь от некоторых из них удовольствие почище, чем при чтении романов Ильфа и Петрова.

Но что бы я не советовал читать точно — это советские производственные романы 40-50-х годов и книги тех же лет про любовь и непростые отношения в коллективе. Хотя в кино все это смотрится здорово – одни "Неподдающиеся" чего стоят (хотя это, кажется, уже 60-е годы).

- Были для Вас в литературе открытия в последнее время?

- Да любая хорошая книга - это открытие. Тот же Владимир Богомяков, например. Поэзия Наташи Романовой -совершенно потрясающее явление, мир переворачивает с ног на голову! Я литературу люблю, и мне достаточно просто хорошей книги, чтобы считать это открытием. Во всяком случае, личным.

- Вы были редактором "Терра-фантастики". Какие у Вас предпочтения, как читателя, в области фантастики среди классиков жанра и нынешних "звезд"?

- О фантастике я выше уже сказал. Уточняю: и к "классикам" жанра, и к нынешним "звездам" отношусь я одинаково хорошо. Просто книг этого направления – вполне возможно, что временно – сейчас не читаю.

Из последних книг, которые можно назвать фантастикой, мной прочитаны (с год назад) несколько романов и повестей Геннадия Мартовича Прашкевича, которого к фантастам я отношу лишь условно. Можно ли, к примеру, Алексея Толстого считать фантастом, если главные его сочинения - "Хождение по мукам" и "Петр Первый" - к фантастике отношения не имеют? То же и Прашкевич, который для меня во-первых, во-вторых и так далее - автор "Секретного дьяка", "Теории прогресса" и множества прекрасных стихотворений.

- Дети все меньше и неохотнее читают, предпочитая Интернет, компьютерные игры, музыку… Есть, по-вашему, такая проблема, и если да – как ее решать?

- Есть, конечно. Я сам отец троих детей (старшему 27, младшей, дочке, — 11) и, хотя имею опыт семейного воспитания, до сих пор не знаю, как эту проблему решить. Я же детство провел на бескнижье, в доме не было ни одной книги. Нет, вру, был трехтомник "Сказок Афанасьева"… Я сам лично с семи-восьми лет собирал домашнюю библиотеку, т. е. дефицит информации породил мою любовь к книге.

Сейчас всего много. Всем хочется легких способов удовлетворения своих духовных запросов. Чтение же, даже примитивной литературы, - это труд, здесь нужна усидчивость, то есть затраты времени, которого современным детям просто-напросто не хватает. Число читателей будет уменьшаться. С этим, видимо, уже ничего не сделаешь. Как лошади соревноваться с ракетой, так и книге выиграть у Интернета – вещь, мне кажется, нереальная. Но книга все равно жить останется, и читатели, в том числе и юные, у нее будут.

- Как по-вашему, должна ли литература воспитывать? Что Вы цените из классического наследия детской литературы?

- Конечно, должна воспитывать. Развлекая, если вы подразумеваете детскую литературу. Имен могу назвать много, но важнейшее для меня имя - это Юрий Коваль, конечно же. Один из самых наших веселых классиков.

- Кто Вам нравится из современных писателей, пишущих для детей, и почему?

- Я мало читаю писателей, пишущих для детей. Последнее, что я прочитал, это замечательные рассказы и стихи Артура Гиваргизова, но это было не меньше, чем три года назад. Да, ну и, конечно же, Марина Москвина!!! Даю ей целых три восклицательных знака. Вот уж кто пишет здорово и для детей и для взрослых, так это она! Почему? Черт его знает почему. Потому что смеешься, когда читаешь.

- Вы пишете (и с удовольствием) повести про супердевочку. А не кажется ли Вам, что у нас не хватает реалистической литературы про обычную жизнь и обычных детей с их невыдуманными интересами и проблемами? В библиотеках, кроме "советского" наследия, с этим напряженно.

- Ну, допустим, супердевочку Улю Ляпину я "списал" со своей дочери Ульяны, человека вполне реального. С удовольствием — это да. И книжек про нее всего три, поэтому не "пишете", а "писал".

Наверное, действительно не хватает реалистической детской литературы. Но "про обычную жизнь и обычных детей с их невыдуманными интересами и проблемами" могут честно написать только сами дети. А им заведомо не хватит умения. Взрослый смотрит на их проблемы с высоты опыта и из глубины своих предрассудков. Трудно проникнуть во внутренний мир подростков, они в него не очень-то и пускают. Современных подростков, я имею в виду.

Во вчерашней детской литературе все подавалось с позиции идеала. Там были не реальные дети, а такие, какими их хотелось видеть взрослым. Ну, может быть, за редкими исключениями ("Сережа" Веры Пановой, "Последний поклон" Астафьева). Потому, наверное, и напряженно сегодня с реализмом в детской литературе.

- В свое время Ролан Быков создавал фонд поддержки и развития детского и юношеского кино. Не нуждается ли и литература для детей и юношества в помощи и поддержке со стороны государства?

- Литература, любая, сегодня нуждается в помощи и поддержке кого угодно - от инопланетян по государство включительно. Боюсь только, ни инопланетянам, ни государству нет особого дела до такой далекой от них провинции как литература, а уж особенно детская.

Если государство мне покажет, что я неправ, я первый поставлю самую большую свечу за здравие руководителей государства. Но скорее поставят свечку за упокой меня, прежде чем улучшится положение в детском книгоиздании.

Тому примером питерский наш "Детгиз", федеральное издательство, которое едва сводит концы с концами на те деньги, которые ему отпускают сверху.

- Писательский труд, в основном, не кормит. Пишущие люди чаще всего имеют еще какую-то работу: в СМИ, в издательствах… Как обстоит с этим дело у Вас сейчас? Ваша основная работа больше помогает Вам творить или мешает?

- Единственная работа, которая помогает литератору заниматься литературой, это работа истопника в газовой котельной. Ну, еще, возможно, сторожа на складе каких-нибудь чугунных болванок. Или смотрителя маяка. Работа в современном издательстве, чем я, собственно, занимаюсь последние два десятка лет, отнимает силы и время и не способствует творческому прогрессу. Зато, конечно, позволяет кормить семью.

- Что Вам, как писателю, дал семинар А. и Б. Стругацких? Чем полезны для пишущих людей такие объединения?

- Любому пишущему человеку совершенно необходимо общение с другими пишущими людьми. Писать в вакууме - это значит писать для Космоса, для Вселенной, засовывать свои рукописи в бутылку и отправлять в сторону Магеллановых Облаков в надежде, что там оценят.

Семинар Стругацкого позволил мне ощутить, что в безнадежном деле марания писчебумажной продукции я не так уж и одинок, - существуют идиоты кроме меня, готовые просиживать джинсы ради нескольких удачных страниц.

- Кто, по-вашему, те благодарные читатели, для которых Вы пишете? Как Вы представляете свою читательскую аудиторию?

- Во-первых, это люди улыбчивые. Не зануды, каким бываю иногда я. Они любят выпить и закусить. Первое, конечно же, в меру: жизнь дается человеку один раз (Н. Островский), и не дело посвящать ее алкоголю. Это мне сказала жена, когда я пришел с очередной презентации. А вообще, мне люба любая аудитория, - главное, чтобы меня читали.

- Что больше всего цените из "себя любимого", из Вами написанного? Совпадаете ли в оценках с читателями?

- Никогда не говорил с читателями на эту тему. Хотя во встречах с читателями участвовал. Почему-то больше всего из Етоева нравится читателям маленькая повесть "Бегство в Египет". Хорошие, в целом, отклики были на "Человека из паутины". В "Уле Ляпиной" есть забавные сценки. Мне даже одно время школьницы из Москвы письма писали, юные почитатели "Ули Ляпиной".

- Что пользуется большей читательской популярностью: Ваши художественные вещи или книги "Книгоедство" и "Душегубство и живодерство в детской литературе"?

- Не знаю, я опросов не проводил. Правда, когда "Душегубство" вышло, это была самая популярная книжка у студентов СПбГУ. Сапего, ее издатель, потом выпустил еще несколько тиражей (не меняя года издания и не указывая, что они дополнительные), так она у него хорошо продавалась.

"Книгоедство" тоже пользовалось успехом. Тираж продали довольно быстро.

- Есть мнение, что писатель всю жизнь пишет одну книгу с разными названиями, разрабатывает свою "золотую жилу", свою генеральную тему… Замечаете за собой такое?

- Писатель должен писать по-разному. Освоить нишу, утвердиться в чем-либо одном — более подходит гробовой урне, нежели живому писателю. Я совершенно не завидую какому-нибудь писателю Александру Мазину, который книгу за книгой выдает свои толстенные опусы о приключениях спецназовца, угодившего во времена Владимира Красно Солнышко.

Знаете, почему я не стал продолжать "Улю Ляпину"? Мой друг Коля Романецкий сказал мне как-то: "Ну вот, ты и обрел свою нишу!" Нет, подумал я про себя, нафиг-нафиг, пора завязывать с детской прозой! И завязал. Не люблю ярлыков, которые навешивают на писателей. Этот - детский писатель, тот пишет про водолазов, другой – писатель-фантаст и т. д.

Писатель есть писатель, прежде всего. Он должен вовремя менять интонацию, иначе речка превратится в болото, и если кто и будет петь ему дифирамбы, то только комары да лягушки.

- У Вас есть какие-то главные, любимые идеи, которые Вы хотели бы обязательно донести до своих читателей?

- Не люблю я риторику, поэтому скажу коротко: есть. А какие — читатель узнает сам, читая мои будущие произведения.

- Ваша заветная литературная мечта… Какую бы Вы хотели написать книгу - "самую-самую"?

- Ну, для начала - закончить ту, что пишу сейчас. Если она вдруг не окажется "самой-самой", вздохну и возьмусь за следующую. Главное ведь - это надежда.

- Что Вы делаете, если не пишется? И есть ли какие-то вещи, которые помогают Вам настроиться на творчество?

- Если не пишется, то я не пишу. Читаю. Не себя, других авторов. Поэтому и получается, что я, в основном, читаю. И это тоже неплохо.

Цветаевский принцип работать с помощью задницы тоже иногда выручает. Сидишь-сидишь, плюешь в потолок, показываешь язык экрану, напишешь слово, сотрешь, подумаешь, потом восстановишь... Так через час-другой что-нибудь гениальное и напишется, какой-нибудь "Борис Годунов".

- Какое из своих литературных завоеваний Вы цените больше всего? И чего еще Вам хотелось бы добиться?

- Завоевателем меня назвать трудно, даже литературным. Единственное, чего я в литературе добился, - это пара, может быть, удачных страниц, за которые мне не стыдно перед людьми.

Но надеюсь, Вы меня не о премиях спрашиваете? Этого добра у меня хватает. Впрочем, и они тоже благо, хотя писательство греет больше.