Евгений Любин – русский поэт и писатель, давно живущий в Америке.

Автор знаменитого романа «Русский триптих», высоко оцененного и в Америке и в России.

Интервью, специально для «Белого мамонта» взяла Ольга Римша.

 

 

Вы являетесь президентом клуба русских писателей Нью-Йорка. Как, по-вашему, меняется взгляд писателей на мир, когда они наблюдают его с другой стороны планеты? Искажается ли он или наоборот становится более трезвым? И меняется ли он вообще?

- Взгляд писателя, как и любого человека, меняется под влиянием окружающей среды. С одной стороны, он более объективен, особенно, когда это относится к чужой стране, зато весьма придирчив к своей. Особенность русского человека, живущего в Штатах, в том, что мы по-прежнему любим Россию, и потому стараемся не замечать недостатки в ней, хотя понимаем все её тяготы. Такой подход проявился, когда Геннадий Мартович и я писали вместе роман "Побег из рая". Я был много терпимее, изображая теперешнюю Россию, чем мой соавтор, который глубже чувствует и переживает её проблемы.

Ваш клуб служит объединению только пишущих людей или он привлекает и читающих на русском? Каким образом это отражается на консолидации русских (или бывших россиян) в США? Литература объединяет?

- В Клуб наш входят только профессиональные литераторы (хотя, что это значит, я не знаю, мы ведь этим на жизнь не зарабатываем, впрочем, как и 95 проц. американских писателей). На наших встречах присутствуют только члены Клуба или приглашённые гости, которые могут добраться до Клуба, который обосновался в Манхеттене (всего же в Клубе около ста писателей, в том числе из России, Украины, Израиля, Канады и даже из Испании и Японии). Это создаёт особую обстановку раскрепощённости и сотоварищества. Нас, пишущих, это, конечно, объединяет, но мало влияет на жизнь русскоязычной общины, хотя клубисты постоянно выступают на русско-американском ТВ и печатаются в литжурналах. Вы знаете, что здесь, как теперь и в России, культурная жизнь населения определяется не художественным уровнем литературы, а её коммерческим успехом.

Как вы считаете, подобные клубы полезны для писателей? И в чём их полезность? Ведь многие считают, что писатель – это скорее одиночка, индивидуалист.

- Куратор нашего Клуба, профессор Колумбийского университета Роберт Белнап, считает, что тяга к общению – это особая черта русской литературной жизни. Мы, конечно, писатели-одиночки, творим в своих закутках, но, время от времени, сбиваемся в кучу, чтобы представить свои новые книги, почитать последние стихи, и, конечно, просто потусоваться. Особенно это важно в иноязычной стране, где мы отделены от местного населения языковой стеной.

О рядовых американцах. Читают ли они художественную литературу? Какое значение ей придают? Не пробовали ли Вы написать что-то именно для американских читателей?

- Вопреки мнению, бытующему ещё с советских времён, американцы очень читающий народ. Библиотеки бесплатны и общедоступны, книжные магазины заполнены покупателями до позднего вечера, имеется много литпремий. Писать же по-английски нелепо, а переводят с русского и издают ничтожное количество книг. Впрочем, я не понимаю что значит "писать для американского читателя". Литература создаётся не для какого-то специального читателя, а сама по себе. Разве популярнейший в Штатах Достоевский писал для американцев? По-моему, настоящая литература не имеет ни национальных, ни временных границ.

Иосиф Бродский отозвался о вас, как о «некомфортабельном писателе». Как вы считаете, писателю необходимо быть некомфортабельным, тем более в России? И в чём такая некомфортабельность должна проявляться?

- Я не очень понимаю, что имел в виду Иосиф, под словом "некомфортабельный". Когда я его спросил об этом, то он (обычно не разговорчивый и не любящий давать интервью, поэтому все книги с описанием бесед с ним – фикция) сказал, что хотел сделать мне комплимент. Но, в общепринятом понимании, это слово означает "неудобность", "неловкость". С этой точки зрения вся моя проза некомфортабельна – в советское время она была неудобна для властей, хотя я никогда в политику не лез. Не из боязни, а просто потому, что любая власть для меня противна, и я её отторгаю изнутри. Неудобна она и в Штатах. На две моих книги, рекомендованных крупным американским издательствам (внутренними рецензентами), был ответ: "У вас очень странный взгляд на американскую действительность". Не знаю, как должна проявляться "некомфортабельность", но думаю, что чем легче "чтиво", тем примитивнее литература. Попробуйте-ка быстро прочесть книги Прашкевича, не выйдет.

Ваши произведения отличаются правдивостью, пусть иногда она и неприглядна, неудобна. Трудно ли писать правду или труднее смолчать?

- Понятие "правды" в литературе, весьма относительно. Правдивы ли книги Стругацких и Прашкевича? Вы скажете, что это фантастика. А на мой взгляд, нет ничего правдивее их фантастики. У меня есть несколько рассказов, которые критики посчитали фантастикой (даже записали меня в автора-фантаста), а я писал их как обычные рассказы, где в необычную ситуацию попадают обычные люди. Вот тут-то по-настоящему и проявляются характеры героев (и мастерство автора).

Считаете ли вы себя представителем современной литературы? Вообще, что, по-вашему, делает литературу современной?

- На этот вопрос я, в какой-то степени, уже ответил, упомянув Достоевского. Можно назвать ещё Гомера, авторов древнегреческих трагедий, Шекспира. Дело не в том, были они современны для того времени, когда писались (иначе и быть не может), а в том, как они написаны. Одна литература вечна, другая - умирает на следующий день после её рождения. Я пишу о своих современниках, поэтому, несомненно, современный автор, а что будет через сто или тысячу лет нам не дано знать, да и нужно ли это.

Ну, и последний вопрос, который начинающий автор не может не задать умудренному опытом писателю. Какими глазами вы смотрите на нынешнее поколение?

- Весьма оптимистичными. Каждое следующее поколение лучше, мудрее и интереснее предшествующего. Конечно, обидно, что на смену бумажным книгам приходят электронные, но зато читателей становится больше, литература доступней, а выбор – почти неограниченный.

- Спасибо, Ольга, за Ваши мудрые вопросы, которые как раз подтверждают мою мысль.