***

Расскажи мне, пожалуйста,

как будем мы счастливы, когда

август обнимет нас тепло

в конце неласкового лета,

и воздух будет пропитан

надеждой на лучшие времена,

и большая вода

качнется зеркалом синим

в рамке гранитного

парапета.

И в день, когда

полетят облака,

покидая легко

все,

что было им дорого, мы ли

научимся ждать,

и проходить

по поребрику до угла,

и рисовать,

и петь,

и говорить то,

чего еще

не говорили?

 

***

Подснежниковая под сердцем боль,

соленых мартовских минут

не собрать

в ладонь,

пахнет

мылом детским

яремная

теплота,

на тыльной стороне

Вселенной восходит

сиреневая трава.

Не дай мне Бог,

но - даст,

и нас

не объяснить

Ему,

ветвится сон,

снежится день,

благословляя

наготу.

Был человек,

им человек

другой

дышал,

как будто

вышел к океану,

а горизонт

не увидал.

 

***

Красного дерматина

семьдесят семь неудобных стульев

в зале районного

дома культуры,

семьдесят два - пусты,

лес за правой стеной,

за левой -

другая планета,

ступай туда,

где нет ничего,

кроме белого снега

и белого неба,

где пахнет

надеждой

и дымом,

и фиолетовый пёс

бежит за

девочкой

с шариком

синим,

семьдесят семь

старых стульев,

семьдесят три -

пусты,

в кадках деревянных

цветы,

танцы каждый четверг,

по воскресеньям -

кино,

вот еще трое

встали и

ушли,

и ты,

животом

прижимаясь

к желтому боку фоно,

дышишь музыкой,

которая стихла

давно.

 

 

***

Эти пальцы

слишком тонки

и прозрачны,

чтобы человечьими

быть,

сорок световых зим

летит

бледно-голубая

музыка,

но

космос

не слышит,

как теплы

созвездия

родинок,

и белые тени

дышат простором

снежным,

и времени ком ложится

тяжестью нежной

в бледнеющую

ладонь,

пустота приходит

в сердце -

огромная и святая,

полная звезд,

не было правды

и никогда

не будет,

и когда они

прилетят,

не рассказывай

им о

людях.

 

***

Импровизируй,

импровизируй это,

ты, который выдумывал меня,

как смерть,

как планету,

находящую на солнце,

как черное небо

с дырками,

с дырками

в вечность,

и ветер несет нас,

маленьких,

и декабрь

проходит вдоль

серых домов

в дырявых

шинелях сталинских,

и чужая жизнь

сморщилась за

пыльной геранью,

и наброски деревьев

хороши в

этой извечной драме,

ах, сколько людей

выплескивали

гулкие стаканы вокзалов

в каторжный край,

цветистый дымами

адовых труб,

и чей рисунок

красивых губ

был более неповторим,

чем год,

в который

два тела

небесных

сошли с привычных

рифм,

ты - планета,

и я -

планета,

но миру

не нужен

мир.

 

***

Мы будем вечны

в вечном городе,

в запахе

кофе с лимоном,

в полоске

закатного света

на каменном полу

тесного

бара.

Как прекрасна

эта музыка,

как прекрасны

языки,

которых мы

не выучим никогда.

Какой-то чудак

идет по улице

и поет,

старые трамваи

звенят как браслеты

на руках римских

красавиц,

рыжие ладони

кленов

тянутся

к нам.

Мы будем вечны

в вечном городе,

на атомы,

на атомы

рассыплемся

и улетим в космос,

чтобы там

бесконечно

блуждать от звезды

к звезде.

 

***

Не имеет значения,

сколько было отпущено

времени нам -

если мы были

в доме окнами в осень,

окнами в травы

густые,

если мы были

на крыше Рима,

в комнате,

где варится кофе,

где дверь

открыта

в лето,

и солнце греет

ладони

древнего города,

закрывали глаза,

прислоняясь к стенам,

утопающим

в плюще,

если мы были

в горах,

выходили

к реке по утрам

дышать ее холодом

вечным,

если мы были

счастливы,

влюблены,

беспечны,

не имеет значения -

были ли мы,

были ли мы,

были ли

мы

вообще.

 

***

Десять центов

в воду.

Открой дверь на террасу,

город двух братьев выпятил ребра

развалин.

Счастьем чужим дразня,

дышит на ветру

розовая простыня,

темное дерево

старинных ставен

свет запустит

в комнату,

ты ничего

не успеешь

и я.

Монетка в

море,

открытка

между страниц.

Не бери ничего

на память -

никто не вспомнит.

Мостовая

уводит

вниз.

 

***

День,

как липовый мёд,

густ,

белым наливом

катится

август,

и в ящик почтовый

ветром доставлен

желтый кленовый лист,

и улыбается

с пыльных афиш

заезжий артист,

но в старом

театре уже объявлен

новый

сезон,

и я уезжаю,

и солнечный сон

дворов пустых

сердце щемит

надеждой пустой,

я уезжаю,

не повидавшись

с тобой,

и парки стесняются

седеющих крон,

но август

густ

и в театрах

ждут

новый

сезон.

 

***

Бог откроет окно

и плеснет осень

из фарфоровой чашки,

как выплескивают

чай с веранды,

когда еще тепло

и половицы

старые пахнут

солнцем,

и ты начнешь любить

то, что тебе остается,

даже если не остается

почти ничего.

И полетят с востока рыжие,

сумасшедшие облака,

и по утрам будут

синие сумерки

тревожить запахом

чабреца,

и ты не откажешь себе в привычке

заводить на рассвете

блюз и завтракать

у окна.

Комментарии читателей: