***
Пожалуйста, не будь счастливой. Я
еще тебя хочу читать и плакать.
Пожалуйста, не подавай мне знака,
что может быть работа, дом, семья -
иное, кроме острой наготы
и крыльев, называемых словами,
в тебе. Ты дорога мне, оригами
из рифм и смыслов высшей красоты.
Пожалуйста, я так хочу читать,
как ты легко и ярко умираешь.
Ты жерло, ты не женщина. Ты залежь,
к тебе - не прикасаться, но листать.
Пожалуйста, не будь из плоти. Ведь
твоя реальность упростит тинктуру.
Не помещайся в человечью шкуру,
оставь любовь, горение и смерть.
Не по земле твой невесомый путь.
Сверши его. Я знаю. Ты готова.
Тебе не может больно быть. Ты слово.
Не будь счастливой. Я прошу - не будь.
***
Саше Аносову
Мальчик застенчивый слушает диск Успенской.
На Дерибасовской лето, кабриолет
розовый едет. Мальчик измучен спешкой,
снегом, работой. У мальчика счастья нет.
Где-то на Брайтоне шепчущими губами,
хриплыми нотами гладит свой микрофон
дальняя женщина. Мальчик бредет дворами.
Зимняя Тверь искажается в странный сон;
в страшный, и мальчику холодно и погано,
мальчик не хочет в пустую квартиру - спать
снова один. Но, как черный курок нагана,
stop нажимает и падает на кровать.
Он засыпает. Спать - это ведь не спиться,
это полезно, и будто бросает вспять.
Мальчику снится стареющая певица,
Мальчику снится, что он не один опять.
***
Не давай обещаний, которых не можешь сдержать,
не давай никогда никому никаких обещаний.
От любви и от пули по-прежнему не убежать,
и великая мудрость лишь приумножает печали.
От любви и от пули... Еще - от сумы и тюрьмы,
от страны и от матери, как бы порой не хотела.
Даже там, на краю безграничной безвременной тьмы,
не сбежать от тоски по любви и потребности тела
во взаимной душе. Не давай, не беги, не проси;
эта жизнь не твоя. По неведомым звездным законам
Вечно движется мир на великой небесной оси
и сливается в линию вязь на кольце Соломона.
***
Я мешаю золото с серебром,
я мешаю курево и вино
и твоим прокрадываюсь двором.
За окном темно.
За окном, за кактусом, через тюль,
где забор и старый зеленый дом,
ты в дали высматриваешь июль.
Я - видна с трудом
сквозь тоску и ревность, сквозь города.
Отрезая от сердца тебя как часть,
я стояла, плакала. Как тогда -
и стою сейчас.
Помнишь, это было же, это бы
ложью звать не стоило, но слова
покидали губы, как воробьи.
На дворе трава...
Я мешаю вечно - тебя с собой,
я мешала, но я не буду, всё.
В плеере "Агата": окончен бой,
Бог тебя спасет.
Не пиши, пожалуйста, не маши,
я следы запутываю, и в лес.
Через тюль ты выглянешь - ни души.
Никаких чудес.
***
К. Д.
Какая все же жуть: не жить, а ждать
и в мониторе жарить роговицы,
тебя как буквы преданно читать
(тебе как духу - никогда не сбыться).
Эпистола, какое баловство,
когда не продохнуть от самолетов
в небесной тьме. Людское естество
так создано: разыскивать кого-то
родного - без учета миль и дней,
передавая мысли по вай-фаю.
Но расстояние делает больней,
когда его не преодолевают.
Не расставание, но рассинхрон
необратимый. Ты - необретенный.
Надежно прячет интернетный схрон
души чужой извечные потемки.
Наверно, хватит грезить наяву.
Мы виртуальны. Боли нет. Мы врали.
Уже не жду и кажется живу
В привычно опостылевшем реале.
***
я потерялась во времени и пространстве
март и февраль идут вновь чередой простраций
не выхожу из .com как говорил и.бродский
ветрено за окном и огород уродский
мне бы шарманщика мне бы двора колодезь
мне бы как блоку а. но я дышу сквозь прорезь
рта искривленного радостно-злой улыбкой
мне бы ошибку брать и рифмовать бы с шипкой
мне бы ее курить шипку но нет в продаже
я как сама своя найденная пропажа
я потеряла «не» из предыдущей строчки
я не иду к тебе
я дохожу до точки
***
Л. Старшиновой
Нет скотины в гнилых загонах,
иван-чай растет на углях.
Сено в вакуумных рулонах -
кости, брошенные в полях,
зарастающих с перестройки
бесноватым березняком.
Вон таджик гонит стадо с дойки,
хлещет кнутиком-матерком...
Померла в крайнем доме бабка -
та, что помнила две войны.
У забора осталась тяпка,
на веревке висят штаны.
Кроме дачников, люда нету,
и поэт пенсионных лет
наживляет на рифму к лету
им не виданный бересклет.
У него - колосится поле,
новый сборник выходит в свет...
Самогонки нажраться, что ли,
видеть то, чего нет как нет...
Здесь, в трестах верстах от столицы,
ворон кычет, как Гамаюн,
тень Есенина матерится
и запахивает зипун.
***
Уходят корабли, уходит сборник
в издательство, уходят времена.
Уйдешь и ты, язвительный поклонник -
уходит все.
Я остаюсь одна.
Не больно и не боязно; я знаю
любой из нас - на плоскости стекла
безвес(т)ный пар, который вдруг стирают -
так и меня. Но все же я была.
Немыслимая, в том числе тобою,
писала эти строчки от руки,
что любишь ты; не ведала покоя,
не знала скуки, выла от тоски.
Чужих небес отчаянная птица,
я билась в это чертово стекло,
выписывая все, что мне пришло
на перья. Чередой мелькали лица.
Твое средь них забудется верней,
чем строки со стекла сотрет создатель.
Ты дочитал - закрой меня, читатель,
и отпусти.
Уходит жизнь.
Я с ней.
***
Всё. Я тебя оплакала, как живого:
горького горше - так, что самой бы в гроб.
Что я любила? Ты же всего лишь слово!
Бог - тоже слово...
И до разрыва строп,
душу бессмертную вяжущих к парашюту
тела, теперь не нужного никому:
ты не узнаешь, как мне легко и жутко
шагом кошачьим тихо входить во тьму.
Это совсем не та, что тебя укрыла
тьма; безупречный рыцарь, вот твоя доля - свет.
Ты из бумаги чувствовал, как любила
я тебя: честно - чувствовал или нет?
Я говорю с собой над пустой тетрадью,
кончики пальцев - на абрисе на полях.
Я не смогла сделать так, чтоб ты ожил ради
слабой меня. Буквы корчатся на углях.
Сердце колотится, тихо скулит в грудине.
Все, я оплакала. Встать - и к живым, к другим!
Нет, не любовь. Это просто тахикардия.
Ты - моя выдумка.
Господи, помоги!
***
Пока мы ссорились, умер Боуи -
уходят лучшие старики.
Вода и пламень, любовь и голуби -
все это сущие пустяки.
Пока мы ссоримся, мир меняется -
не только к лучшему - вообще,
и ось небесная наклоняется,
и искажается суть вещей.
Ты снова перебираешь страшное,
а я захлебываюсь виной...
Пока мы ссоримся, что-то важное
ползет сквозь пальцы, течет водой,
летит песком золотого времени
и посыпает наш снежный путь.
Судьба не злится, но бьет по темени,
и ничего уже не вернуть.
Мы где-то в космосе в звуках голоса
ушедших - тех, кого не забыть.
Давай, любимый, не будем ссориться
и разрешим себе просто быть.
***
Как же я хочу с тобой спать!
Просто, обняв поперек и вдоль
всею собой. Укрывать тебя, покрывать,
быть тебе - юдоль.
Быть тебе - Юдифь.
Олоферну кошмарных снов,
не щадя, по жилам вести мечом
и будить -
до того, как вновь
мороком на горло надавит черт.
Я хочу
свежую соль с куполка лба
ныне и присно слизывать тихим ртом
по чуть-чуть...
И знать, что это моя судьба
на сейчас и потом.
***
Дине
Лед под ногами. Хрупкое стекло
твоих, Господь, разбившихся игрушек.
И я меж ними. Мне не тяжело
без праздника, без мишуры и чуши.
Лежу, смотрю на небо из земли
на вас, домой несущих мандарины,
меняющих работу на рубли,
рубли на счастье. Дарите, даримы,
одарены каким-то пустяком
и щек чужих касаетесь губами
на празднике - таков людской закон,
в котором мне
нет места между вами.
Что праздновать? Течение планет?
Стремительные ветры зодиаков
Схожденье чисел? Переход комет?
Листая календарь, не видеть знаков -
какое счастье! Как же ты блажен,
неведающий и входящий в воду
одну и ту же... Но пора уже.
Лед тронулся.
Давайте.
С новым годом.
***
Как странно в этом декабре...
Дождит, и я иду без шапки.
Грязь у реки и мостик шаткий.
Дом. Белый песик в конуре -
такой же белый, как и снег,
которого в помине нету.
Год поворачивает к лету,
мы поворачиваем в Лету.
Край неба сумрачен и пег.
Играет ангел на трубе,
от капель вздрагивают веки.
И я грущу, как Е. Онегин,
о снеге.
Но не о тебе.
Комментарии читателей:
Комментарии читателей:
« Предыдущее произведениеСледующее произведение »