***
Кто страдает по-настоящему,
тот не бродит тенью печальной,
Не разглядывает задумчиво
сигареты собственной дым,
У дверей не застынет в позе
неудобной и театральной,
Не вздыхает многозначительно,
настроенье портя другим.
Шумный парк.
взлетает над сеткою
легкий-легкий мяч волейбольный.
Общий хохот: метнулся – лужа!
Набралась в ботинок вода.
Очень солнечно.
Очень ветрено.
Очень весело.
Очень больно.
На вокзале вчера простились.
Окончательно.
Навсегда…
***
Говорите о любви любимым!
Говорите чаще. Каждый день.
Не сдаваясь мелочным обидам,
Отрываясь от важнейших дел -
Говорите! Слышите, мужчины?
Искренне. Возвышенно. Смешно.
Гоорите - над кроваткой сына,
Шопотом - на танцах и в кино.
В Вашем старом, в вашем новом доме,
В час прощаний - руки на плечах -
На перроне, на аэродроме,
Реактивный гром перекричав.
Пусть толкуют вам, что это детскость,
Пусть в стихах доказывают вновь
Истину известную, что, дескать,
Молчалива сильная любовь.
Пусть при этом поглядят с налетом
Превосходства, даже торжества -
Для чего придуманы народом
Добрые и светлые слова?
Для чего им в словарях пылиться?
Говорите! Радуйте невест
И подруг! Не бойтесь повториться:
Уверяю, им не надоест.
Чудаки, медведи, нелюдимы,
Слышите? Отверзните уста:
Нынче миру так необходимы
Нежность, чистота и доброта!
БАБУШКА МОЕГО ПРИЯТЕЛЯ
У моего приятеля
В качестве воспитателя
Была - да славиться ей в веках! -
Бабушка, говорившая на пяти языках.
Бабушка не была ни переводчиком, ни лингвистом.
Она когда-то окончила институт благородных девиц.
Она ходила в халате, засаленном и обвислом,
Читала философию и не любила художественных небылиц.
Она читала беспрерывно, бессистемно, бессонно
(Дольше всех светилось ее окно в темноте)
Маркса, Пифагора, Кьеркегора, Ницше, Бергсона,
Конта, Канта, Ганди, "Униту" и "Юманите".
Семья моего приятеля вымерла во время блокады.
Промежуточных звеньев не стало: были только бабка и внук.
Юноша, лишенный родительского догляда,
В пору ломки голоса абсолютно отбился от рук.
С ним беседовать было некогда, он возвращался поздно,
Бывало, что выпивши, бывало, что не один.
Бабушка самоотверженно продолжала отыскивать подступ
К интеллекту внука - утешения ее седин.
Почерком девическим, изящным до умопомрачения,
Пронесенным сквозь годы старения и потерь,
Она выписывала из книг наиболее примечательные изречения
И кнопками прикалывала их потомку на дверь.
Клочья экзистенциализма и диамата,
Словно коллекционные бабочки под стеклом,
Красовались, касаясь друг друга крылом,
И дверь была от записок лохмата.
Мы с приятелем смеялись, рассматривая ее в упор,
И только недавно поняли, разобравшись толково:
Способ воспитания был не хуже любого другого.
Некоторые изречения помнятся и до сих пор.
Что вообще сберегли мы, а что - растратили?
Вспоминаю квартиру тесную на втором этаже.
Ну и бабушка была у моего приятеля!
Нынче таких не бывает уже.
***
Пойдешь обратно - не придешь обратно.
Возможности такой, приятель, нет,
Как ни ступай предельно аккуратно
В свой собственный, еще заметный, след.
А добредешь - и будешь многократно
Разочарован: после стольких лет
Там все не так - на штукатурке пятна,
И дом теснее, и тусклее свет.
Ты сам другой, ты знаешь слишком много,
Все по-иному видишь ты с порога:
Желтеющие фото на стене,
Диван убогий, стулья, чашки, блюдца.
Смешной вопрос: "Хотел бы ты вернуться
В тот, прежний мир?" - не задавайте мне.
ВОСПОМИНАНИЕ О ЛАДОГЕ
Волны били в берег злым нахрапом.
Катер ускользнул из-под огня.
Ладожский матрос над скользким трапом
Поднял семилетнего меня.
И на землю твердую поставил
Грубовато-бережно, как врач,
Шарф на шее у меня поправил:
-Топай, ленинградец, и не плачь!
Из блокады к жизни возвращенный,
Я в теплушке ехал на восток.
Так вот было, новообращенный
Прихожанин, Библии знаток.
Так оберегали нас когда-то,
Горбиться и плакать не веля,
Старшие: матросы и солдаты,
Воспитатели, учителя.
Школили, кормили и жалели,
И, от ближних отводя беду,
Богу не молились - неужели
Все они, по-твоему, в аду?
***
Это, кажется, было еще вчера:
Собирались подростки в углу двора,
В закутке, где пахло мочой.
Одуряющий запах им в ноздри бил
И каким-то образом связан был
С подростковой грешной мечтой.
Сигаретой затягивались одной,
Желтой, горькой сплевывали слюной
И в наигранном кураже
Толковали насчет "этих самых " дел:
Кто, когда и где, и что подглядел,
Кто-то врал, что и сам – уже…
От запретного кругом шла голова,
Подзапретные с губ слетали слова –
Крутизна, мужской разговор.
И сегодня, когда на страницы книг
Лексикон соответствующий проник,
Я припомнил наш старый двор.
И когда героям своим в постель
Ушлый автор подглядывает сквозь щель,
За его страницей крутой
Не крутого вижу я мужика,
А в прыщах и комплексах паренька
С подростковой грешной мечтой…
ЛЕНИНГРАДСКАЯ ШКОЛА
Галогены, глаголы,
Двойки-тройки, стенная печать…
Ленинградскую школу
Довелось мне когда-то кончать.
Двести двадцать вторая,
«Петришуле», ты – веха в судьбе,
Но прости, дорогая,
Что сегодня я - не о тебе.
Ленинградская школа!..
Пролистайте страниц вороха:
Ленинградская школа
Есть в университете стиха.
В дни раздора, раскола
Выживала, всему вопреки,
Ленинградская школа –
В точной рифме,
В отделке строки.
К слову пригнано слово,
Чтобы ритма напор не ослаб.
«Чую дух Гумилева! -
Делал стойку ревнитель из РАПП. –
Невозможная схема
Настораживает неспроста:
Наша, вроде бы, тема,
А мелодия –
Та еще, та!..»
Надзиратели строго
Надзирают, а годы идут.
Вот и мы у порога,
Начинающие –
Тут как тут.
Жизнь, к чему нас готовишь?
Что вручишь нам в наследство, как дар?
С нами Шефнер, Гитович,
Глеб Семенов
Ведут семинар.
Разлетимся по свету,
По лесам, по горам колеся,
Ленинградскую мету,
Как зарубку на сердце, неся.
У Байкала, Тобола,
На Алтае, в степной Барабе,
Ленинградская школа,
Оставался я верен тебе.
Окажи мне доверье,
Как, бывало, твои старики,
Запиши в подмастерья
Или –
Вечные ученики!
СОНЕТ О ГОРОДЕ
Санкт-Петербург, а по-простому - Питер,
А если сокращенно - СПБ:
Сегодня снова тройка этих литер
К твоей приштемпелевана судьбе.
Выхватывает память, как "юпитер",
Фронтон, портал, афишу на столбе,
Обшлаг лицейский, Блока черный свитер,
Мандат ЧК, повестку КГБ,
Мозаику на улице старинной -
Большой Зелениной, кривой и длинной,
На высоте шестого этажа,
Флажки на реях флотского парада,
Медаль "За оборону Ленинграда"
На грязной куртке старого бомжа.
В ГОСТЯХ С ИНОСТРАНЦЕМ
Ах, питерская эта коммуналка -
Деленая квартира восемь-"А"!
В прихожей инвалидная каталка
И календарь с Мадонной Бенуа.
Сквозь двери - гаммы, в кухне - перепалка,
Баюкают младенца: "А-а-а".
Как все знакомо, лорого и жалко,
И в горле комом - слезы и слова.
Ручной звонок дореволюционный
Еще звонит - как бы из т е х времен,
И синей лентой изоляционной
Скреплен полуразбитый телефон.
Дивится финн, хозяев потешая:
"Какая тут семья живет большая!"
ТОЛЬКО ДЕТСКИЕ КНИГИ ЧИТАТЬ
Открыл цветную книжку по ошибке -
И зачитался, вспомнил: ведь и ты
Ребенком был, и свет из темноты
Ударил вдруг, и заиграли скрипки.
Здесь пестрый мир, где золотые рыбки
И рыцари, и мудрые коты.
Здесь можно не стыдиться доброты
И не пугаться собственной улыбки.
Здесь чистые слова и ясный слог.
Здесь некий заповедный уголок.
Среди тревог, при смуте и надломе
Его мы инстинктивно бережем:
Он - солнечная комната в большом
Сыром, холодном, неуютном доме.
***
Не пиши меня, художник, не пиши,
Не напишешь все равно моей души.
Гляну в раму, как в открытое окно,
Но себя там не узнаю все равно.
Я ведь, честно говоря, всю жизнь мою
Даже в зеркале себя не узнаю:
Всякий раз там кто-то новый и другой
С подозрительно знакомой бородой.
Но боюсь, признаться, более всего,
Что однажды вдруг удастся колдовство,
Перейду к тебе на плоскость полотна
Весь понятный, весь просвеченный до дна.
Ну, а сам-то - с чем останусь я тогда,
Расшифрованный, без тайны, без стыда?
Не пиши меня, художник, не пиши,
Ну, а пишешь - так хотя бы не спеши,
Длинной кистью помавая и дразня,
Не выманивай меня ты из меня.
Ты допишешь. Я кивну тебе: "Хорош!"
И утешусь втайне: "Снова не похож..."
БЕД
Поклонение Беду ("вера бедных") отмечалось
в северных областях России (Архангельской,
Вологодской) еще в двадцатых годах: "Накануне
кончины мира и всемирных бед Бед внушает
свое имя верующим."
Отыскался вдруг
Древней веры след:
У богатых - Бог,
А у бедных - Бед.
Старше скифских баб
И санскритских Вед
Вековечный Бед,
Бесконечный Бед.
У него жрецов
И святилищ нет:
В каждом доме Бед,
В каждом сердце Бед,
И никто б не смог
Написать портрет:
Как он выглядит,
Этот самый Бед.
Ни к чему слова,
Вдохновенный бред:
Человек вздохнул -
И услышал Бед.
Но ни тучных стад,
Ни мешка монет,
Ни больших чинов
Не подарит Бед.
Лишь сберечь в душе
Изначальный свет
В годы смут и бед
Нам поможет Бед.
В годы смут и бед
Защити нас нас, Бед,
От дурных побед
Отврати нас, Бед!
ШАХМАТНАЯ ЭЛЕГИЯ
Кто-то камень дробит, кто-то в звездные смотрит миры,
Кто-то в хоре солист, кто-то так себе - подголосок...
Жизнь - гроссмейстер, дающий сеанс одновременной игры
На четырех миллиардах досок.
Всех радушно сыграть она приглашает с ней,
Новичкам улыбается доверительно и приятно,
Щедро жертвует пешки, ферзей, слонов и коней,
А потом потихоньку все отыгрывает обратно.
Незаметно в цейтноте минуты летят и летят,
Быстро тают секунды наподобие крохотных льдинок,
И, хотя известен заранее результат,
Бесконечно захватывающ любой поединок.
Здесь бывают замыслы так порой глубоки!
Здесь такие раскручиваются головокружительные варианты!
И покидают столики выбывшие игроки,
И уже расставляют фигуры вместо них молодые таланты.
Может, впрямь есть надежда, как один философ сказал,
Вновь однажды вернуться сюда вот таким мальчишкой,
Что стоит сегодня, робея, у входа в зал
С погромыхивающей коробкой под мышкой?
И, хоть никто не спрашивает согласия моего -
Я согласен, братья, собратья и побратимы:
Ничего, что мне быть побежденным в конце концов! Ничего!
Лишь бы жизнь всегда и во всем оставалась непобедима!
ВТОРАЯ ШАХМАТНАЯ ЭЛЕГИЯ
Шестьдесят четыре года, шестьдесят четыре клетки,
Черно-белые квадраты, ложь и правда, свет и тьма.
Что там есть в рациональной их разметке и расцветке,
Очень ясное, простое, но сводящее с ума?
Варианты выбирая то за белых, то за черных,
С кем я спорю, с кем сражаюсь? С богом, дьяволом, судьбой?
С кем схожусь я в поединках, безоглядных и упорных,
Homo sapiens лохматый? Может быть, с самим собой?
Нападая, защищаясь, сил затрачивая много,
То дрожу над каждой пешкой, то пожертвую ферзя.
Трудно выиграть у черта, трудно выиграть у бога,
У себя же, хоть тут тресни, друг мой, выиграть нельзя,
Ибо каждая победа - в то же время пораженье,
В поражении - победа: слезы лей, кричи ура!
Сын мне шахматную доску подарил на день рожденья -
Это значит: все с начала. Продолжается игра.
ТРЕТЬЯ ШАХМАТНАЯ ЭЛЕГИЯ
(Компьютерная)
У меня компьютер, друзья -
Настоящий шахматный бог.
В первый месяц ни разу я
Пересилить его не мог.
Он бесстрастен, как монумент,
Он безжалостен, как судьба.
Чуть расслабился на момент,
Возгордился, и мне - труба.
Вот его я прижал к стене,
Вот уже он почти что смят,
Но опять не ему, а мне
Получается шах и мат.
Я завелся, черт побери!
Подступался и так и сяк.
И спустя недельки две-три
Стал и он попадать впросак.
Если вдумчиво рисковать,
Если преодолеть шаблон -
Оказалось, паниковать,
Психовать способен и он.
Врешь, не выкрутишься, пострел,
Хоть бесплотен ты и безлик!
Я в экран говорю: "Что, съел?"
И показываю язык.
ЧЕТВЕРТАЯ ШАХМАТНАЯ ЭЛЕГИЯ,
служащая дополнением к третьей
…Но и так бывало не раз:
Я почти что выиграл бой,
И внезапно, как на заказ,
В этот миг в компьютере – сбой.
Мне б тут пешку с шахом побить,
И сдаваться ему пора,
Но экран вдруг начал рябить,
И насмарку пошла игра.
Из процессора слышен писк,
Появляется вещий знак:
Мол, ошибка на жесткий диск
Заползла неизвестно как.
Так, бывало, красный и злой,
После ряда моих побед
Все фигуры с доски долой
С шумом сбрасывал мой сосед.
Я ворчу: "В последний момент!
Ничего не скажешь – хорош!..
Электронный мой оппонент,
Что еще от нас переймешь?"
АПОКРИФ
Богу просьбами не докучай,
Выпрошенный дар не будет сладок.
Выклянчишь свое - и невзначай
Мировой перекосишь порядок.
Понимаешь, бог на то и бог:
Зевс, Перун или восточный Будда,
У него на все - свой час, свой срок,
Что ж ты вмешиваешься, зануда?
Знали праведники на Руси:
Не вступай в торги с небесной силой,
Ни о чем конкретно не проси,
Только в общем - "Господи, помилуй!"
***
Возвращаюсь вечером домой,
Слышу, кто-то плачет, кто-то кается:
-Я ж хотел как лучше, боже мой!..
-Все хотели, - голос откликается.
Так вот и бывает, господа:
Всех последствий не учесть заранее.
Я смотрю, как падает звезда,
И боюсь загадывать желание.
ДВА СТИХОТВОРЕНИЯ
1.
-Как живете?
-Вот так и живем:
Домик, печка, цветы на окошке.
-А богатство?
-Так счастье не в нем.
-Ну а в чем же?
-В любви да в гармошке!
Не поверишь, так переспроси:
До сих пор еще так отвечают
Кое-где на Великой Руси
И, смеясь, головами качают.
Ты усвоил?
Вот так и живи.
И, к любым испытаньям готовясь,
Помни твердо:
-В чем счастье?
-В любви
И в гармошке.
В гармонии, то есть.
2.
Между двух высотных крыш
встала круглая луна.
Неуютно для нее
это небо городское.
Неужели где-то есть
в этом мире тишина,
Неужели где-то есть
ощущение покоя?
За окном ревет мотор.
За окном гремит трамвай.
В мире хаос,
полон мир
скрежетов и стуков.
"А гармонию мою
никому не отдавай!" -
На деревню дедушке
пишет Ванька Жуков.
СТРОКА ГОМЕРА
Смолкли все гости, и чайки притихли, над Схерией рея.
Трепет рождая, по коже нездешний прошел холодок.
Песнь о прекраснокудрявой Киприде и боге Арее
Пел на высоком пиру вдохновенный певец Демодок.
Пел о Трое потом, богоравных бойцов прославляя,
И под конец, прослезясь, хитроумный изрек Одиссей:
"Выше всех смертных людей я тебя, Демодок, поставляю", -
Это в присутствии царском, в присутствии челяди всей!
Да за бестактность такую позднее бы - высшую меру,
Смерть - и тому, кто сказал, и певцу самому заодно.
С детства строка поражала. Но как не поверить Гомеру?
Было так, было, видать - но, конечно же, очень давно.
Древняя и многомудрая Греция чтила поэта
Безоговорочно выше богатства и власти земной.
Может быть, вспыхнула вдруг на мгновенье царица Арета,
Но промолчал и ничуть не разгневался царь Алкиной.
ТИГР УССУРИЙСКИЙ
Я реликтовый тигр. Я король, я изгой.
Я по снегу иду уссурийской тайгой.
Тяжела моя лапа и коготь остер.
Я ворча обхожу ваш остывший костер.
Слишком много костров. Слишком много людей.
Я охотник и хищник. Но я не злодей.
Я могу оленуху на снег уложить,
Но лишь только затем, чтобы есть, чтобы жить.
Лишь свою полосатую шкуру ношу,
Никакую другую себе не прошу.
Постепенно сужается царство мое.
"Выживает сильнейший", - какое вранье!
Прав старик Лаоцзы, написавший давно:
"Гибнет сильный, лишь слабому выжить дано".
Я реликтовый тигр, вашим кошкам родня.
Берегитесь меня. Берегите меня.
СОНЕТ О ПОЭТЕ ФЕДОРЕ МИЛЛЕРЕ
Жил-был поэт когда-то – Федор Миллер.
Горя желаньем деток наставлять,
Он сочинил однажды жуткий триллер
О том, как вышел зайчик погулять.
И вдруг навстречу выбегает киллер
И начинает в зайчика стрелять.
Трагедию такую даже Шиллер
Не смог бы, верно, перещеголять.
Увы, поэт! Ты думаешь о многом,
Бывает, препираешься и с богом
О жизни, смерти, о добре и зле.
Но бог – шутник: подарит, глаз прищуря,
Бессмертие какой-нибудь халтуре
Про зайчика. Нет правды на земле!
КОЛДУНЬЯ
Беседуя с тобой о пустяках,
Колдует женщина. На всякий случай.
Не заносись, мол, интеллект могучий,
Вот захочу – и ты в моих руках.
То нежность промелькнет в ее зрачках,
То вспыхнет пламень – острый и колючий.
А голосок мурлычущий, певучий.
В каких все это началось веках?
Не зря ведь инквизиторы-монахи,
Держа Европу в трепете и страхе,
Трудясь во славу бога своего,
С понятием, с разбором лютовали:
Мужчин костру за мысли предавали,
А женщин в основном – за колдовство.
СОНЕТЫ ВСТРЕЧНЫХ
(Пролог)
Здесь, в этом мире, я - не только я,
Во мне, как будто в зеркале ходячем,
Отражены знакомые, друзья,
Соседи по гостиницам и дачам,
Все, с кем бранимся, спорим и судачим
О разных тонкостях житья-бытья,
И просто встречные, и каждый - значим,
И каждый в чем-то ипостась моя.
Как будто в старину, в игре гадальной,
В крещенский вечер, при свечном огне,
Я отражен в них, а они - во мне,
Уходит в бесконечность ряд зеркальный,
И разглядишь ли: что там, в самой дальней,
Таинственной, последней глубине?
СОНЕТ СОСЕДА
Опять залезли. Обокрали дачу.
Не понимаю, почему ко мне,
Живу непритязательно вполне,
Под половицей золото не прячу.
Набор ножей схватили наудачу
И самовар - цветной металл в цене.
Открыли холодильник. В глубине
Нашли бутылку - выпить за удачу.
Не страшно, но противно: все вокруг
Нечистыми захватано руками.
Милиция смеется: "Недосуг
Сегодня заниматься пустяками.
Твои проблемы, друг, твоя война."
Хоть ставь капкан. Такие времена.
СОНЕТ АРХИВИСТА
Значительна любая единица
Хранения - вот здесь не меньше ста
Их, в этой папке. Вот портрет: девица.
Курсистка, устремленна и чиста.
Отец - чиновник. Знать, большая птица.
Военный: на мундире - три креста.
И разночинцев-атеистов лица,
Похожих, как ни странно, на Христа:
Худые щеки, узкая бородка
И волосы волнистые до плеч,
И плотницкий наряд - косоворотка,
И взгляд: "Я вам принес не мир, но меч".
Какие образы, какие типы
Хранят старинные дагерротипы!
СОНЕТ МОРАЛИСТА
Тристан с Изольдой в шахматы играли.
Пригубили волшебное вино,
Что было не для них припасено -
И в тот же миг забыли о морали.
Чужое счастье, в сущности, украли.
Но не пошло на пользу им оно.
Случилось это все давным-давно,
Но кажется нередко: не вчера ли?
Крушительница судеб, очагов,
Предательница, взломщица, бандитка,
Преображающая во врагов
Друзей посредством сладкого напитка, -
Молчи, любовь, тебе прощенья нет.
Но боже, как смеешься ты в ответ!
СОНЕТ ВЛЮБЛЕННОГО
Все лгут кругом, куда ни глянешь - ложь,
От подсудимого до прокурора,
От будки театрального суфлера
До бархатных правительственных лож.
Враньем дороги вымощены сплошь,
Предельна концентрация раствора -
В подтексте делового разговора,
В отчетах банка, в шопоте святош.
Телеэкраны, радио, газеты,
Шуршащие на утреннем столе -
Все лгут, и неподкупные поэты
Порядочно заврались в том числе.
Но я люблю, люблю тебя, и это
Единственная правда на земле!
СОНЕТ ЖЕНЩИНЫ
Нет, не сонет - страничка из письма:
"Любовь моя, отрада и награда,
Ты - человек особенного ряда,
Высокого таланта и ума.
А я - Лукреция, Марьям, Фатьма,
Я существо совсем иного склада,
Моя поэма и моя баллада,
Картина и скульптура - я сама.
Красуясь перед зеркалом, читая,
Под мимолетным взглядом расцветая,
Сама себя рисую и леплю,
Мой сад, мой дом и мой успех в работе,
И смех, и голос мой - в конечном счете
Все это значит: я тебя люблю!"
СОНЕТ ОТДЫХАЮЩЕГО
Турбаза возле берега морского.
Стена к стене с конуркой конура.
Могучую поэзию Баркова
Сосед гоняет в записи с утра.
Здесь, вдалеке от шума городского,
Его душа открыта и щедра.
Он распахнул для случая такого
Окно и дверь, исполненный добра.
Ведь сказано: все, что имеешь - людям!
Того же, что себе, желай другим!
И как за это мы его осудим?
Он делится заветным, дорогим,
При этом - исключительно бесплатно.
Не затыкай ушей: неделикатно.
СОНЕТЫ ПУТЕШЕСТВЕННИКА
1.
При свете народившемся дневном
Пейзаж возник - пока что невеселый.
Нависло небо серостью тяжелой
Над железнодорожным полотном.
Осины да березы в основном.
Районное село с кирпичной школой.
И вестник юга - первый полуголый
Пирамидальный тополь за окном.
Мелькнул едва заметный полустанок,
Еще безлюдный, сонный спозаранок,
Ручей, простор, далекие дымы,
Приземистые крыши хуторские.
На жести покоробившейся мы
Прочли: "Непрядва". Надо бы - "Россия".
2.
Опять подъемы, спуски, завитушки
Отечественных тропок и дорог,
Где пахнет сеном встречный ветерок,
Где в золоте осенние опушки,
Где новый крест на старенькой церквушке,
Где выбирал, должно быть, лично бог
(Так человек придумать бы не смог!)
Название для каждой деревушки,
Где Мараморочка и Долгий Мост,
Раек, Иссад, Опеченский Погост -
Простые, непростые, колдовские,
Исполненные смысла имена,
За каждым - тайна, в каждом - глубина,
Шифрованная летопись России.
СОНЕТ УВЛЕЧЕННОГО
В.Сербскому
Плохих стихов, твердил он, не бывает:
Как ни была б строка нехороша,
Внутри нее томится, изнывает
Живая, тем не менее, душа.
Корежится и голос надрывает,
Излиться, обозначиться спеша,
И на себя невольно вызывает
Огонь, то раздражая, то смеша.
Тут нечто большее, чем жажда славы:
Пускай слова заемны и корявы,
Размер хромает, рифм дурных не счесть,-
Здесь не отыщется пустой породы:
Как нет плохой погоды у природы,
Так нет плохих стихов. Сумей прочесть!
СОНЕТ ИНТЕЛЛИГЕНТА
(Вариация на тему "Рассказа литейщика Ивана Козырева..."
В.В.Маяковского)
Я пролетарий. Обьъясняться лишне:
Живу, как мать произвела, родив.
Не для меня цветут на виллах вишни
И в банке шелестит аккредитив.
Как тот пастух, что шлет молитвы Кришне,
На горных склонах ноги натрудив,
Я нищ, и никакой меня Всевышний
Не вознесет, богатством наградив.
Наследственных имений не имею,
Имею только то, что я умею:
Учить, лечить, выстраивать сонет,
Есть что придется, спать хоть на соломе,
И нечего терять мне в жизни, кроме
Своих цепей, которым сносу нет!
СОНЕТ УСОМНИВШЕГОСЯ
Изгнание торгующих из храма.
С бичом в руке неистовый Христос.
Высокая евангельская драма,
Когда-то волновавшая до слез!
Но жизнь консервативна и упряма,
И что нам век сегодня преподнес?
Крест на груди у спекулянта-хама
В оправе буйных вьющихся волос.
С приемником вопящим для куражу
Хозяином он шествует по пляжу,
И кто же объяснит нам, наконец,
Как вместе после долгого гоненья
Вернулись как объекты поклоненья
И крестный знак, и золотой телец?
СОНЕТ ОБИЖЕННОГО
Когда в итоге потрясений шумных
Освободились мысли от оков,
Все вдруг увидели: как много умных!
Но уж никак не меньше дураков.
И легкомысленных, и многодумных,
Угрюмых судей, бойких остряков,
Безумных и по-своему разумных -
Тьма тьмущая. И сорок сороков.
В отличие от вас, талант и гений,
Они ни в чем не ведали сомнений -
Сюжет, не раз отыгранный в веках.
Был посильней любой стихийной бури
Победный натиск человечьей дури -
И умные остались в дураках.
СОНЕТ ЧИТАТЕЛЯ-ПИСАТЕЛЯ
Сегодня эти книги старомодны,
Они сегодня вышли из игры,
Они бесперспективны и бесплодны,
Как яблони, лишенные коры.
Мы были в этих книгах несвободны,
Во всем - "от сих до сих", как школяры.
Мы были из-под палки благородны.
Мы были принудительно добры.
Мы были оптимисты по указке:
Сведешь сюжет к трагической развязке -
И ты уже на подозренье взят.
Но пробил час: теперь мы расковались -
И выдаем такой самоанализ,
Что хоть умри. Но нет пути назад.
СОНЕТ УСТАЛОГО
Вчерашние печали не печалят
И радости не радуют давно,
И, по большому счету, все равно,
Что говорят: ругают или хвалят.
Пускай другие жалятся и жалят
И жаждут славы - я залег на дно.
Но день еще глядит в мое окно,
И стол с утра привычным светом залит.
Не помышляю никого лечить,
Не покушаюсь никого учить -
Ни управдома, ни премьер-министра,
Не торможу, не тороплю прогресс.
Но есть еще последний интерес:
Столкнуть слова, чтоб выскочила искра.
СОНЕТ ВОРЧУНА
Я видел, как с вокзального пролета
Снимали краном буквы "Ленинград".
"Неотвратимо!" - радовался кто-то,
А кто-то был, естественно, не рад.
Вновь - Петербург? Но где хотя бы рота
Кавалергардов, чтоб открыть парад,
И в сером небе, вместо самолета,
Из жердочек старинный аппарат?
Необратимо! Тщетны упованья
И тех, и тех... Мы - город без названья,
И так живем уже не первый год.
Заметил мой приятель, ёрник мрачный:
"К чему нам имя? Индекс шестизначный
Впишите - все равно письмо дойдет!"
СОНЕТ ПРОСТУЖЕННОГО
Вновь день как день - какой-то вечный вторник.
Все повторяется, и я грущу.
Гляжу в окно, гриппующий затворник,
Простуженное горло полощу.
Спит во дворе пьянчужка-подзаборник.
"КПСС, вернись, я все прощу!" -
На стенке написал какой-то ёрник.
Другие тексты лучше опущу.
Вдоль по спине - мурашки от озноба.
Страна моя, мы нездоровы оба.
Так что ж мне делать - горестно вздыхать,
Строчить в печать ехидные заметки,
Спасенья ждать от импортной таблетки -
Или на все, как многие, чихать?
СОНЕТ СКЕПТИКА
Я говорю поэтам, поэтессам:
"Когда царил тоталитарный гнет,
Опутанные множеством тенёт,
Мы обладали некоторым весом.
Мы были светом, истиной, прогрессом,
Бесстрашной устремленностью вперед:
"Цензура - дура, правда не умрет!"
А кто мы нынче? Клуб по интересам!
Мы - вроде курсов кройки и шитья,
Филателистов и филокартистов.
Сколь темперамент ни был бы неистов,
Он - вроде пены в чашке для бритья.
О прошлом не скорблю, но неужели,
Коллеги, мы вот этого хотели?
СОНЕТ ТЕАТРАЛА
"Весь мир - театр..." Ты прав, старик Шекспир!
Театр подчас не лучшего пошиба,
Но шикать и свистеть нет смысла, ибо
Все это он - единственный наш мир.
Не выберешь, как на витрине сыр,
Не выставишь условий: "либо - либо".
Как поздний гость, допущенный на пир,
Я рад бы всем сказать мое "спасибо".
Но жизнь поставила свою печать:
Меня уже не перевоспитать.
Успев оплакать не одну потерю,
Обжегшись на любви не раз, не два,
Как Станиславский, говорю: "Не верю!"
В ответ на все красивые слова.
СОНЕТ НЕПРИКАЯННОГО
Не стал я в школьном детстве пионером,
От стаи, мне положенной, отстав,
Тем более, что не был всем примером,
Как требовали рифма и устав.
И дальше прожил - ни функционером,
Ни вожаком, ни лидером не став,
Хотя и не был ни тупым, ни серым,
Немало мудрых книг перелистав.
А жизнь по кругу носится, блистая,
Дразнить и удивлять не устает -
Простая и такая непростая!
Проходит ночь, и утро настает,
И не понять: я отстаю от стаи,
Или, напротив - стая отстает?
СОНЕТ ГРАЖДАНИНА
Все не привыкну к слову "господин".
Теряюсь: "Вы - меня?" - при этом слове.
В конце концов, неважно, кто по крови.
По жизни я скорей простолюдин.
Хлеб добывал горбом, и ни один
Слуга не ждал по струнке наготове,
Ловя мой взгляд или движенье брови.
Таким вот я и дожил до седин.
Поездил вдоволь по родным равнинам.
Меня встречали радость и беда
В моем пути, не кратком и не длинном.
Мне говорят: но как вас звать, когда
Мы - не товарищи, не господа?
-Зовите, как в участке - гражданином!
СОНЕТ ХУДОЖНИКА
Я создал кошку на листе бумаги
Одним движением карандаша
И, отстранясь, гляжу: как хороша
Она в прыжке, в стремительном растяге!
Еще касанье - и, полна отваги,
Звериной, хищной радостью дыша,
Зажглась в зрачках двуликая душа
Уютной домоседки и бродяги.
Рассеянный мечтатель и чудак,
Ее нарисовал я просто так,
Без умысла - пройдет еще немного,
Ее ребенок, может быть, порвет.
Но вот сейчас уже она живет
Отдельно от меня. Как я - от бога.
СОНЕТ СКУЛЬПТОРА
Он создал горы, долы и моря,
Потом зверей - от пташки до гадюки.
"К чему еще тут приложить мне руки?
Вон - куча глины пропадает зря!"
И в океан, как в зеркало, смотря,
Сработал куклу - может быть, от скуки,
И оживил, и тем обрек на муки,
Душой нетерпеливой одаря.
С тех пор пошли стенанья и взыванья:
"Зачем живу? В чем смысл существованья?" -
Вопросы безответные судьбе.
Измучась ими, сяду утром рано
На камень возле моря-океана,
Из глины куклу вылеплю себе.
СОНЕТ ДИНОЗАВРА
Мне смутно вспоминаются поныне
Те давние-недавние года,
Когда царили здесь в любой долине
Моих собратьев вольные стада.
Но что-то сдвинулось в земной картине:
Прохладней климат и скудней еда.
Я ухожу - лишь на кембрийской глине
Оставлю оттиск лапы навсегда.
Кругом толпятся мелкие пройдохи:
Медведи, львы, какие-то слоны.
А прочие и вовсе не видны
В змеящихся хвощах, в чертополохе.
Для новой исторической эпохи
Большие звери стали не нужны.
СОНЕТ СУЕВЕРНОГО
Явился черный кот и норовит
Перебежать передо мной дорогу.
Переднюю уже приподнял ногу,
Вернее, лапу. Что за наглый вид!
Не смейтесь и не ставьте мне на вид,
Не поднимайте ложную тревогу:
Нет, нет, не суеверен я, ей-богу,
Вот, видите: спокоен, деловит.
Мне просто вдруг подумалось, что надо
Пойти другим маршрутом, мимо сада,
Путь подлинней, но можно поднажать.
И, кстати, у какого-то поэта
Я прочитал, что всякая примета
Есть образ. Образ нужно уважать.
СОНЕТ НОНКОНФОРМИСТА
А мы опять идем на красный свет,
Горящий на житейском перекрестке.
Хоть нам уже довольно много лет,
А все в душе мы дерзкие подростки.
Пусть головой качает кто-то вслед -
Оставьте нас! Упреки ваши плоски!
Блюдите правила и этикет,
Придерживайтесь заданной полоски!
А мы - не вы, мы так себя ведем
При всех режимах, под любым законом,
Мы вновь и вновь на красный свет пойдем
И... остановимся перед зеленым:
На кой нам черт то, что разрешено?
Там ясно все заранее давно!
СОНЕТ УПРЯМЦА
Когтями в землю - не хочу как все! -
Вцеплюсь, упрусь: ну, сдвиньте, оторвите!
Задавите? Ну что ж, и задавите,
Как танки легковушку на шоссе!
Крутитесь в повседневном колесе,
Как задано, как принято, живите,
Кумиров шумно чествуя, явите
Единомыслие во всей красе!
А я не стану повторять за вами,
А я тяжел, представьте, на подъем,
Своими, а не вашими словами
Хочу сказать о времени своем.
Вас большинство? Неужто в самом деле?
Кто в большинстве, всегда неправ. Что, съели?
СОНЕТ ОЗАБОЧЕННОГО
Есть нищие различного разбора:
Тот с кружкой, тот с иконкой, тот с дитем.
Покуда вдоль живого коридора
Проходим крестным утренним путем,
Мы все оттенки горя и позора
Своей страны на лицах тут прочтем
И, обратясь к делам своим, не скоро
Подобье равновесья обретем.
А этот носит рижскую каскетку
И темные шпионские очки.
Как яростно движением руки
Отбрасывает он мою монетку!
Искажены презрением черты:
"Кто нищий тут из нас - я или ты?"
СОНЕТ СОЧУВСТВУЮЩЕГО
Чудак Евгений бедности стыдится...
О.Мандельштам
Подорожали книги, но притом
Осталась прежней скудная зарплата.
В отделе тесном антиквариата,
Собравший сумму нужную с трудом,
Чудак Евгений в пиджачке простом,
Оглядываясь как-то виновато,
Застенчиво и даже воровато,
Приобретает вожделенный том.
И, как бы извиняясь перед всеми,
Сует его в потертый "дипломат":
"Я бедности стыжусь, но в то же время
Не думайте, прошу, что я богат!
Для инженера, книжника, поэта
Еще стыдней, еще позорней это."
СОНЕТ ПОТРЯСЕННОГО
На улице Коммуны в Левашово
Такие поднялись особняки:
Зело внушительны и высоки
Среди хибар, глядящихся грошово!
Во всем приметы бизнеса большого:
Ограды, замки. На дверях - замки.
Хвала вам, новороссы, земляки!
Деньгой распорядились хорошо вы.
На родине Емельки Пугача
И скромного, простого Ильича,
В стране, где брат стократ вставал на брата,
Так размахнуться - и в такой момент!
Я не поклонник ваш и не клиент,
Но, черт возьми, вы смелые ребята!
СОНЕТ ФОМЫ НЕВЕРНОГО
Уже не верю никому на свете:
Ни высшим государственным чинам,
Ни телевизионным вещунам,
Ни строчкам, напечатанным в газете.
Никто не будет ни за что в ответе,
Всяк врет свое в угоду временам,
И правду, предназначенную нам,
Не вычленить в словесном винегрете.
В былые дни, любезные друзья,
Хватало умолчаний и вранья,
Но даже те, кто были очень робки, -
Все знали в каждый, так сказать, момент:
Какой вводить нам коэффициент
Поправочный, что выносить за скобки.
СОНЕТ СОБУТЫЛЬНИКА
Есть две страны: одна - в которой вырос,
Та самая, которой больше нет,
Чья карта, устарев для наших лет,
Свернулась, как египетский папирус.
Другая - эта: где бушует вирус
Наживы, где смешались тьма и свет,
Где бывший атеист-обществовед
По воскресеньям ходит петь на клирос.
К той - тьма претензий. К этой - ни одной:
Все так закономерно под луной,
Что грех роптать, но ты меня не выдай,
Когда тебе признаюсь во хмелю:
Всей болью, всей тревогой, всей обидой
Ту я любил. А эту - не люблю.
СОНЕТ ЛИТЕРАТУРОВЕДА
(К портрету А.Н.Толстого
работы П.Кончаловского)
Так вот он - колоритный и вальяжный,
Лауреат и депутат, о ком
По телефону камердинер важный
Чеканил: "Граф уехали в обком".
Со вкусом, словно в молодости бражной,
Царит над шашлыком и балыком,
Воловьим глазом с поволокой влажной
Примериваясь к рюмке с коньяком.
Шумит молва: "Гурман, чревоугодник,
Заволжский гранд, парижский греховодник,
Советский барин, циник, лицемер!"
Но я напомнить все-таки осмелюсь,
Что их сиятельство писать умели-с,
Холопьям некоторым не в пример.
ОТЪЕЗЖАЮЩЕМУ - ОСТАЮЩИЙСЯ
Никогда я тебе не поставлю в вину
То, что ты покидаешь родную страну.
Здесь и вправду кислотные льются дожди.
Здесь и вправду неясно, что ждет впереди.
Ты, наверное, прав. Ты решился, ты смог.
Прах - на то он и прах, чтоб отряхивать с ног.
Ты сильнее меня. Я, наверное, слаб.
Ты свободней меня. Я, наверное, раб:
Той земли, той делянки, где спину я гнул,
Той любви, что не втиснешь в дорожный баул.
Ты сумеешь войти в свою новую роль.
Ты сожмешь в кулаке неуместную боль.
Я, наверное, трус: слишком боли боюсь,
Потому-то, наверное, и остаюсь,
Драгоценной свободе предел положив.
Я, наверное, слаб. Тем, наверное, жив.
СОНЕТ В ДИССОНАНСАХ
Такие наступают времена:
Снежинки реют в воздухе морозном,
И кажешься себе нескладным, грузным,
И пустовато в старом портмоне.
И надо ограничивать меню
И предпочтенье отдавать полезным
Напиткам, и предательским соблазнам
Спокойно говорить: "Не для меня".
Пришла пора притихнуть и смириться
И в зеркала украдкой не смотреться,
Не горевать о каждом пустяке,
Не грезить о Камчатке и Париже,
О прошлом думать, в стол писать стихи
И появляться на людях пореже.
СОНЕТ ПАМЯТИ ПОЭТА
"Ах, недооценили, допустили
Несправедливость!.." Стойте: а чего
Вы, собственно, хотели для него?
Чтобы превозносили, чтобы льстили?
В учебник школьный чтобы поместили,
При жизни превращая в божество?
Одумайтесь: ведь этого всего
В сами же ему бы не простили!
Трагичней недобора - перебор:
Стандартной славы золотой позор,
К регалиям внушаемая склонность,
Подачки от сомнительных щедрот.
К лицу поэту недооцененность
И не к лицу - когда наоборот.
***
Годовщина Ленского расстрела -
Девяносто лет.
Было дело - помнилось, болело,
А теперь вот - нет.
Царь канонизирован - за то, что
Был расстрелян сам.
Отпевали истово, истошно,
Шли толпой во храм.
Ну, а тех - и не было как будто.
Вечный сон глубок,
И, прикрыв глаза, молчит, как Будда,
Христианский бог.
Долог путь от Лены до Урала
По Руси святой.
Тех и этих время уравняло
Под плитой-пятой.
Прошлогодний лист дорожки выстлал,
Пуля спит в стволе.
Родина, за кем последний выстрел
На твоей земле?
***
В Новосибирске, на проспекте Красном,
И в двадцать шесть, и в двадцать восемь лет
Мир представлялся бесконечно ясным,
Прозрачным, словно пушкинский сонет.
Со всем, что было смутным и ужасным,
Покончено, в конце туннеля свет
Все ширится, и самым несогласным
Понятно: путь наш прям, а бога нет.
И без него здесь будет все в порядке,
Осталось лишь исправить опечатки
В программе - но, как талая вода,
Нахлынувшая после зимней стужи,
Все унеслось, оставив грязь и лужи.
И все-таки я рад, что жил тогда.
СОНЕТ О ПЕРВОЙ ЛЮБВИ
Глядел, не отрываясь: хороша!
Как ей к лицу кудряшки и веснушки!
И кто-то, в ухо самое дыша,
Нашептывал: "Ну вот, и ты в ловушке,
И ты попался, вольная душа,
Знаток футбола, брат хоккейной клюшки!
Торчи теперь, прохожего смеша,
Под окнами, подобно побирушке,
Не спи в туманных грезах до утра,
Мечись, дурной, с цветами на вокзале,
Точь-в точь как те, кого еще вчера
Освистывал с друзьями в кинозале.
Программа, как потомки бы сказали,
Заложена. Не увильнешь. Пора!
***
Со складкой недовольства на губе,
Обидчивый, задетый за живое,
Ты - это ты, мир - это мир, вас двое.
Он не обязан нравиться тебе.
Он сам, как говорится, по себе
Вершит свое движенье круговое.
Томись и дуйся, будь настырней вдвое -
Он глух равно к проклятьям и к мольбе.
Бросать перчатку? Добывать взрывчатку?
Или - найти достойную площадку,
Друзей по сердцу, дело по уму -
И наплевать на мнение элиты:
Мир - это мир, ты - это ты, вы - квиты,
Ты не обязан нравиться ему.
КАМЕШКИ НА ПЛЯЖЕ
Полежи на влажном косогоре,
Побратайся с галькой и песком.
Одолжи у ласкового моря
Серый камень с белым пояском.
Взял один камень, другой...
Зацепился, втянулся!
Простые серые кругляши,
Но какое на них разнообразье узоров!
Вот - словно чей-то выпуклый профиль.
Вот - белые тонкие линии,
Словно чертеж,
Доказательство неведомой нам теоремы.
Или, быть может, эскиз
Таинственного механизма?
Вот -
Словно план некоей местности:
Тропы, дороги,
Звездочки населенных пунктов...
Или, может быть, это карта
Звездного неба,
Какого-то бесконечно далекого
Уголка Вселенной?
А здесь -
Ни дать, ни взять, письмена,
Отдаленно напоминающие знаки санскрита:
Письмо из Атлантиды?
Камни...
Что с ними делать?
Выложил на столик у постели,
Систематизирую, чудак.
Время научиться жить без цели -
Все не получается никак.
***
Уезжать хорошо в дождь,
От намокших полей, рощ.
Чахлый тополь, как хвощ, тощ.
У вокзала грустит вождь.
Путевая греми сталь.
Встречный ветер шуми, шкваль.
Ничего не видать вдаль.
Ничему не сказать: "Жаль..."
***
Помнишь наши молодые споры
В тесных кухнях маленьких квартир?
Все о том же: как нам сдвинуть горы,
Как переналадить этот мир.
Независисимы, неподконтрольны,
Словно члены высшего суда,
Как мы были жизнью недовольны!
Как мы были счастливы тогда!
***
Изящество барокко и ампира
Пленяет простаков и знатоков.
А что же, на бараки бедняков
Им любоваться? В них темно и сыро.
Дворец вельможи, особняк банкира -
В любые времена закон таков:
За каждым из прелестных завитков -
Неравенство, несправедливость мира.
Недаром посреди разрух и бед
Внушал толпе неистовый аскет:
Влекущая ко всяческим соблазнам,
Греховна и преступна красота,
И в тайных сектах некогда Христа
Недаром рисовали безобразны
СВЯТОЙ ГЕОРГИЙ
(Икона с клеймами в Русском музее)
Святого Георгия в котле варят.
Святого Георгия пилой пилят.
Святого Георгия палят в огне.
А в центре Георгий уже на коне.
Золотом на солнце горит копье,
Поражает змея светлый боец.
Юноше, обдумывающему житье,
Недосягаемый образец!
Сомкнуты плотно с клеймом клеймо,
Строгое, сдержанное письмо.
Смотришь в волнении, чуть дыша –
Так раскадровочка хороша.
Самое древнее наше кино,
Все не как есть, а как быть должно,
Зов идеала, харизма харизм –
Вот он откуда, соцреализм!
ЗАЧЕМ ХАРОНУ ОБОЛ
В древней Греции был обычай:
В рот усопшему вкладывали
Медную монетку - обол,
Чтобы он мог расплатиться с Хароном -
Лодочником-перевозчиком
Через реку Стикс
В царстве мертвых.
Греческие мифы,
Как правило, обстоятельны и логичны,
Концы сходятся с концами,
Причины и следствия
Завязаны в крепкий узел.
Но в данном случае
Греки чего-то не договаривают.
Лично меня всегда занимало:
Зачем Харону обол?
Куда он девал потом свою выручку?
Напрашивается: пропивал.
Значит, в царстве Аида
Был хотя бы один кабачок?
Но что же делал тогда
Со своим доходом кабатчик?
Или был Харон скопидомом,
Откладывал обол за оболом,
Рассматривал свои богатства
При свете погребального факела?
Ведь он не мог не собрать огромное состояние -
Только подумать, сколько душ
Перевез его челн за тысячелетия!
Может быть, клады,
Находимые время от времени в толще земли -
Это его забытые заначки?
Но во что же тогда инвестировал он
Основные свои сбережения?
В недвижимость,
В ценные бумаги?
Может быть, в Тартаре существовали
Банкирские конторы?
Или, быть может, Харон
Имел секретную связь с миром живых
И вел там свои дела
Через подставных лиц?
"Во всяком случае,
Дело не так беспросветно, как нам кажется!
Там, где задействована хоть маленькая денежка -
Там жизнь!" - рассуждал мой знакомый,
Убежденный сторонник
Рыночной экономики.
Подумал чуть-чуть и добавил:
"А если Харону заплатить чуть побольше -
И откупиться?
Или, наоборот, вообще не платить -
Отговориться безденежьем, банкротством, дефолтом,
Вывернуть для убедительности карманы, -
Как он поступит?
Плюнет и повезет на халяву -
Или опять-таки плюнет -
И пошлет подальше,
То есть, обратно на землю?"
***
Волга впадает в Каспийское море.
Волга впадает в Каспийское море?
Волга не впадает в Каспийское море!
Я убедился в этом лично.
Чуть пониже Астрахани
Великая русская река,
Родившаяся в валдайских болотах,
Принявшая в себя Каму, Оку
И множество других рек и речек,
Распадается вновь
На сотни, а, быть может, и тысячи протоков,
Главный из которых зовется Чограй.
Все они в конце концов добегают до Каспия,
Но это уже никакая не Волга,
Это особый мир, похожий на губку
Или на человеческое сердце, пронизанное
Множеством жил, прожилок и капилляров.
К ним приросли наподобье икринок
Десятки сел и поселков
И даже один город,
Называемый Камызяк.
Царство цветущих лотосов,
Царство икорной мафии,
Великая Дельта!
А третьеклассник где-нибудь
В Казани или в Камышине,
Сжимая в руках указку,
Смотрит на карту и повторяет банальность,
Притворившуюся истиной:
"Волга впадает в Каспийское море!"
***
"Рус. сов. поэт. Осн. тема - героич.
труд сов. людей на стройках семилетки", -
так был я обозначен в лаконич.,
академич., трехстроч. сухой заметке
в шестидесятых, в энциклопедич.
двухтомном словаре. Глядите, предки,
чего сумел потомок ваш достичь,
какой был удостоен этикетки.
Ну что ж, не отрекусь. И впрямь я был
"рус. сов. поэт." Рус. сов. людей любил
и жизнь их, героическую в целом,
спешил, как мог, в словах запечатлеть,
считая это в жизни главным делом.
Чего ж стыдиться мне? О чем жалеть?
КОЛДУНЬЯ
Беседуя с тобой о пустяках,
Колдует женщина. На всякий случай.
Не заносись, мол, интеллект могучий,
Вот захочу - и ты в моих руках.
То нежность промелькнет в ее зрачках,
То вспыхнет пламень хищный и колючий,
А голосок - мурлычущий, певучий.
В каких все это началось веках?
Недаром инквизиторы-монахи,
Держа Европу в трепете и страхе,
Трудясь во славу бога своего,
С понятием, с разбором лютовали:
Мужчин костру за мысли предавали,
А женщин в основном - за колдовство.
***
Заслуженной награде кто не рад –
Свидетельству, что век недаром прожит?
Все так, друзья. Но подлинный, быть может,
Избранник века – тот, кто без наград,
Кто, если надо, встанет в общий ряд
И на соседа груз не переложит,
Кому, однако, бард хвалы не сложит,
Кого не приглашают на парад,
Кто раз, по слухам, был в каком-то списке,
Но выпал по ошибке машинистки
И так остался – вне систем и схем,
Не обцелован , не перетолкован,
Не окольцован, не проштемпелеван
И не приватизирован никем!
***
Как мы молоды на старом фото,
Черно-белом, рваном по краям!
Мы стоим среди столбов и ям:
В нищенском колхозе строим что-то.
Никакая не страшна работа
Весело обнявшимся друзьям.
Загорелы и темноволосы,
Мы довольны жизнью в основном.
Если надо – мир перевернем,
Разрешим проклятые вопросы.
А у девушек-то – чудо-косы:
Нынче не найдешь таких с огнем.
Пролетели годы, протрубили,
Пронеслись – не раз по десять раз.
Мы от снимка не отводим глаз,
От себя – таких, какими были.
Черненькими все-то нас любили,
Полюбите беленькими нас.
ИРЛАНДСКОЙ ГЕРЦОГИНЕ АЛЕКСАНДРЕ АБЕРКОРН,
ПОТОМКУ А.С.ПУШКИНА И СЕМЬИ РОМАНОВЫХ,
НАПИСАВШЕЙ КНИГУ СТИХОВ «ПЕРО ЖАР-ПТИЦЫ»
Герцогиня, Ваша Светлость – вроде, так по этикету?
Жизнь такой бывает мудрой – не придумаешь мудрей.
Вы приходитесь, я знаю, прапраправнучкой поэту,
В жилах Ваших примирились кровь певца и кровь царей.
Говорят, поэт потомкам недвусмысленно и строго
Стихотворные попытки запрещал, как баловство:
«Занимайтесь делом, дети! А стихов и так уж много,
И притом не написать вам, дети, лучше моего!»
И послушались потомки тех наказов прямодушных:
Не шутить с огнем небесным, не испытывать судьбу.
Но любил-то в жизни Пушкин, между прочим, непослушных,
Непокорных, своевольных, отвергающих «табу».
Герцогиня, Вы недаром прапраправнучка поэта,
Что-то родственное в генах донеслось через века,
И когда Вы преступили, осмелев, черту запрета,
Прапрапрадед Вам с портрета подмигнул наверняка!
ВЕЧЕРА В ДОРОГЕ
1.
Необозримые равнины
Бегут в окне, и так хорош
Задвинутый до половины
В кармашек неба
лунный грош.
Стократ грешна, стократ невинна,
Моя Россия, как живешь?
В березах и плакучих ивах
Ты в эти поздние часы
Мне открываешься в разрывах
Защитной лесополосы
И слов чуждаешься красивых
Насчет величья и красы.
Косынкой поля простираясь,
Чулками рощи семеня,
Вдали рождаясь, разгораясь
Звездой дорожного огня, -
Чего ты ждешь, понять стараюсь,
Чего ты хочешь от меня?
2.
Бледный месяц в небе обозначен.
Сумрак, чуть помедли, не густей.
Встречный поезд стал полупрозрачен -
Результат сложенья скоростей.
Мельтеша, сливаются просветы
Меж вагонами, и вдалеке
Видимы становятся предметы:
Роща, церковь, бакен на реке.
Так, бывает, средь житейской смуты,
Сквозь мельканье суетное дней
Снова на какие-то минуты
Прошлое становится видней –
Давний мир, где были мы моложе
И счастливей, кажется, но все же
Быть могли бы чуточку умней…
ДЕВУШКА С КНИГОЙ
Мне кажется, продвинутые братья
Из окон южного особнячка
Косятся на нее издалека:
Другого не нашла себе занятья –
Уткнулась в книгу! Простенькое платье,
У подбородка тонкая рука,
Затылок нежный – словно у цветка,
Склонившего головку на закате.
О чем мечтаешь на крылечке ты?
Какой герой увлек твои мечты,
Какие судьбы и какие боги?
Ее зовут. Она уходит в дом,
Оставив на ступеньке пухлый том
Учебника: «Доходы и налоги».
ПОХОРОНЫ СОЛНЦА
Пляж каменист и чуточку покат.
Мы все в душе язычники немного:
Пришли полюбоваться на закат –
Опять хороним солнечного бога.
В пластмассовых стаканчиках мускат,
Похоже, настоящий, без подлога.
Как этот вечер красками богат!
Какая к храму тянется дорога!
Глядишь, заворожен и покорен:
Нет беспечальней этих похорон,
Оптимистичней! Ибо тут, под сенью
Приморских кипарисов, смерти нет.
Известно всем: назавтра – вновь рассвет,
И даже в понедельник – воскресенье.
ЕЩЕ ОДИН ЗАКАТ СОЛНЦА НА ЮЖНОМ МОРЕ
На южном пляже, каменистом ложе
Мы провожаем солнце. Вот оно
Почти уже на треть погружено,
Вот – вполовину: стало с юртой схоже,
Вот – с тюбетейкой. А секундой позже –
Лишь темечко горящее одно
Над горизонтом. Вот совсем на дно
Ушло – и сразу холодок по коже.
Какое несравненное кино,
Хоть, вроде, день за днем – одно и то же!»
И вот уже кругом совсем темно,
Но сам себе вдруг кажешься моложе.
А завтра снова – яркое окно
В слепящий мир, в который мы не вхожи.
***
Охвачен берег розовым сияньем,
И первых звезд уже недолго ждать.
Давай-ка время чуточку протянем,
Добавь, судья, минут хотя бы пять!
Наш срок придет, и все мы в бездну канем,
А, может быть, и ждет нас благодать –
Тот странный мир, где мы бесплотны станем
И друг сквозь друга будем пролетать.
Не будем знать ни старости, ни хвори,
Но что заменит эти капли моря
На коже смуглой, пусть не молодой?
Боли, душа, боли, пока живая,
Ты, жаркий круг, черту не задевая,
Еще чуть-чуть помедли над водой!
К ПАМЯТНИКУ
На пьедестале при любой погоде,
Ни кепочки – для лысой головы,
Вдали от Петрограда и Москвы
Стоите вы на станции при входе,
Необихоженный, как муж в разводе.
Реалии сегодня таковы,
Что вы сегодня несколько не в моде,
Не ваше имя на устах молвы.
Родитель тезке, юному Володе,
Не объяснит, за что боролись вы.
Сойти б вам, отдохнуть бы на природе,
Задуматься под шорохи травы.
А в том, что суть свободы не в свободе
Наживы – вы по-прежнему правы.
ВОСПОМИНАНИЕ
ОБ АКАДЕМГОРОДКЕ В СИБИРИ
Ты помнишь ли кафе "Под интегралом",
Свободу в карнавальном колпаке?
Где ж разгуляться интеллектуалам,
Как не в научном дальнем городке!
Brain storming'и вскипали вал за валом,
Прожекты воздвигались на песке.
Партийным и чиновным генералам
Икалось, вероятно, вдалеке.
Два этажа: числитель/знаменатель,
И ты, гуманитарий-созерцатель,
В компании занозистых ребят,
Которые влюблялись, водку пили,
По будням мощь империи крепили,
По выходным – читали самиздат.
***
В автомобильной пробке все равны,
Как при общинно-первобытном строе:
"Москвич" и "джип", вчерашние герои
И новые хозяева страны.
Все недовольны, все раздражены,
Абстрактное начальство дружно кроя.
Не обогнать, не вырваться из строя.
Ни с правой и ни с левой стороны.
Ни связи тут не выручат, ни взятки,
Ни с бритыми затылками ребятки,
Оплачиваемые не в рублях.
И смотрит не без тайного злорадства
На это принудительное братство
Пенсионер в облезлых "Жигулях".
***
- И что же с ней стало потом? - спросила меня
ирландская поэтесса Грэйн Тобин.
- С кем?
- Ну, с той женщиной, в песне, которую вы пели…
Неужели она утонула?
Оказывается, нашей гостье весь остаток вечера
не давала покоя судьба персидской княжны,
брошенной в Волгу Стенькой Разиным.
А, может быть, и впрямь не утонула
Красавица в свои шестнадцать лет?
Ведь в песне ничего про это нет!
Ну, испугалась. Ну, воды хлебнула.
Потом, под звуки пьяного загула,
Нестройно доносившиеся вслед,
На берег выбралась и там уснула.
И вдруг – рыбак… Ну, чем вам не сюжет?
Крестилась. Вышла замуж. Нарожала
Детей красивых, дочек награждала
Восточной нежной смуглостью лица.
Всю жизнь любила и была любима…
Что тут поделаешь: неистребимо
Желание счастливого конца!
ДИАЛОГ В НАЧАЛЕ ВЕКА
-Что осталось от любви
К этим рощам, этим рекам,
Оскверненным человеком?
- Брось, на совесть не дави!
-Что осталось от любви
К птицам в перелетном клине,
"Птичий грипп" несущим ныне?
- Хватит, душу не трави!
- Что осталось от любви
К победительной державе,
В широте ее и славе?
- Вспомни: слава – на крови…
- Что осталось от любви
К землякам, к соседям, к людям?
- Замолчи, давай не будем,
Ворот попусту не рви…
- Что осталось от любви
К благодетельной идее?
- Где идеи – там злодеи,
Подлипалы… Се ля ви!
-Что осталось от любви
К слову, к дивной русской речи?
- В сквернословье мы по плечи,
Прет – поди останови!
- Что осталось от любви,
Клятв и нежностей взаимных?
- В магазин услуг интимных
Заглянул бы – визави…
- Что осталось от любви?
- Память все-таки осталась,
Не такая это малость:
Верь, надейся и живи!..
***
Шумит спортивная программа.
Смотрю одним глазком
Игру: московское "Динамо"
С московским "Спартаком".
Конечно, спорт – не поле боя,
Но страсти горячи:
"Динамо" – бело-голубое,
И в красном – "спартачи".
А, впрочем, нервничать сверх меры
Не стоит: чья берет?
Там, в основном, легионеры –
Закупленный народ.
Поэтому – не все равно ли?
И шансы – так на так.
И все ж – почти помимо воли
Болею за "Спартак".
Идет сквозь время перекличка,
Осталась с юных лет
Неистребимая привычка
Болеть за красный цвет.
ДЕТСТВО. ЭВАКУАЦИЯ
Эскадра в море, в небе эскадрилья,
Спаленной степью скачет эскадрон.
Войны проклятой морда крокодилья
Вломилась в нашу жизнь со всех сторон.
Здесь, впрочем, тыл. Комарья камарилья.
Нас приютил Макушинский район.
Торчат на грядках редкие будылья:
Наш огород разграблен, разорен
Голодными детдомовцами. Сами
Едва ли мы сытей под небесами,
С которых льются нудные дожди.
Ждешь не дождешься скудного обеда.
Но можно жить: ведь впереди – Победа.
А что у нас сегодня впереди?
СОНЕТ О ПОСЛЕВОЕННОМ ОТРОЧЕСТВЕ
Сейчас поверить в это нелегко,
Плывет воспоминанье и двоится:
Четырнадцатилетние провидцы,
Живем стесненно, мыслим – широко.
Ну что ж, что не успело молоко
Просохнуть на губах, как говорится, -
Не зря поэт к нам обещал явиться
"В коммунистическое далеко".
Построим, не построим – в том вопрос ли?
Рождается опасный интерес:
Построим, пусть – но что же будет после,
Неужто остановится прогресс?
Испуган педагог. С портретов Сталин
Глядит, сакрален и трансцендентален.
И ЖИЗНЬ, И СЛЕЗЫ, И ЛЮБОВЬ
То перестрелка, то резня –
Набор, увы, традиционный…
Но есть окошко "Жди меня"
В программе телевизионной.
Там ворожит артист Кваша,
Сводя сограждан разлученных
Лицом к лицу, к душе душа –
Счастливых, плачущих, смущенных.
Из года в год – числа им несть!
И, вопреки новейшим данным,
Рассказам нашим и романам,
Душа, похоже, все же есть.
Там лица, а не макияж,
Там говорят глаза и руки
О том, что счастье – не мираж
И через тридцать лет разлуки.
Как ни злословь, ни суесловь –
Проймет и сквозь тройную шкуру:
Там – жизнь, там – слезы, там – любовь.
И стыдно за литературу.
СВЕТ СЛЕВА
Когда над книгами сидим,
Для чтенья и труда,
Врач говорит, необходим
Свет слева, господа.
Я не поклонник леваков,
Не льстит моим глазам
Картина будущих веков
Как длинный ряд казарм.
Но, вслед за временем спеша,
Cтремясь его понять,
Не может все-таки душа
Смириться и принять
Прямолинейный, без затей,
Девиз: "Вся власть рублю!"
И девичье: "Разбогатей,
Тогда и полюблю!"
И пусть который год подряд
Среди торгов и краж
Нам убедительно твердят,
Что равенство- мираж,
Но если быть людьми хотим,
То все же иногда
Нам до сих пор необходим
Свет слева, господа.
***
В старом доме на Мойке 12
Проживает великий поэт.
Мы привыкли, что гости теснятся
У ворот его дома чуть свет.
Стоит лишь по ступенькам подняться –
И в прихожую! И в кабинет.
Где ж хозяин? Он только что вышел,
Говорят, прогуляться часок.
Впрочем, кто-то похоже, услышал,
Как отъехал дорожный возок.
Ставьте в атласе красные точки:
Он повсюду в огромной стране:
В Оренбурге, в Тригорском, в Опочке,
В Царском, в Болдине - в карантине.
Возле Выры, в корчме при дороге
Спросит чаю себе с калачом –
И вернется! Стоит на пороге,
Улыбаясь, у вас за плечом.
Все меняется: флаги и власти,
Но живет его строк волшебство.
Пусть уже он легенда отчасти,
Нас представить нельзя без него.
Он и в годы распада, раздрая
Вспоминался нам тысячу раз,
Чем-то все-таки объединяя
Разобщенных, враждующих – нас
ПУШКИНСКИЙ СОНЕТ – 1999
Во Пскове, в ледяной библиотеке,
Где градусник почти что на нуле,
На русской, древней, северной земле,
В Гиперборее, как сказали б греки,
В последний, может, раз в двадцатом веке,
В дни кризиса, в морозном феврале,
Рисующем в насмешку на стекле
Раскидистые пальмы, как в Артеке,…
Мы говорим о Пушкине. Француз,
Энтузиаст заезжий, мерзнет с нами,
Пьет, греясь, водку мелкими глотками
И, кажется, уже вошел во вкус.
Зима, Россия, Пушкин в бедной раме………
Друзья мои, прекрасен наш союз!
ИМПРОВИЗАЦИЯ В НЕВСКОЙ ДУБРОВКЕ
Здесь каждый шаг о прошлом говорит.
Отставь свою лопату, археолог.
Смотри: нагнусь, и вот в руке осколок –
Продолговат, горист, как остров Крит.
Он, словно кровью, ржавчиной покрыт.
На нем тревожный отсвет: из-за елок,
Краснея, смотрит солнце, и поселок
Почти военным заревом горит,
Не просто так я в мире существую:
Я знал в лицо Вторую Мировую,
При мне на стыке лязгнули века,
Я видел то в бесславии, то в славе
Свою страну – и сетовать не вправе
На то, что жизнь земная коротка.
***
В укладе нашем городском
Бывают странные моменты.
Мне пес когда-то был знаком,
Облаивавший монументы.
Он застывал, напрягши хвост,
Ему мерещилась угроза:
Стоит чужой – огромный рост
И… агрессивнейшая поза!
Кругом теснились этажи.
Пса уводил хозяин срочно.
Чуть что – попробуй докажи,
Что не натаскивал нарочно!
Изымет паспорт постовой,
И дело кончится печально,
Как будто не дворняга твой,
А сам ты лаял нелояльно.
Но это было все давно,
А нынче мы живем свободно,
И каждому разрешено
Облаивать кого угодно.
На пользу это или нет –
Большой вопрос. Большой секрет..
СЕМЕЙНЫЙ СОНЕТ
Вот вам семья, которая слыла
Недавно показательно счастливой:
Интеллигенты оба, с перспективой,
Дом – образец уюта и тепла.
Но прилетела некая стрела –
А, это ты, кудрявый и сопливый,
Воспитанный под греческой оливой
Божок, не знающий добра и зла?
Ты здесь уж был, зачем явился снова
Тобой же сотворенные основы
Крушить вразнос? Смотри, твоя вина:
Скандалы, слезы, дети сбиты с толку.
А ты внушаешь людям втихомолку:
"Любовь – она все спишет, как война".
ЦИНИЧНЫЙ СОНЕТ
Цинична жизнь. Ты пьешь любимый кофе
Меж тем, как репродуктор на стене
Вещает нам на радиоволне
О железнодорожной катастрофе.
Так в день распятья на горе Голгофе
Жевал лепешку кто-то в стороне,
Так с фотоаппаратом на ремне
Приходит в хоспис деловитый профи.
Цинизм - спаситель и растлитель наш:
Есть мода на военный камуфляж
"А ля Афган", и с глянцевой открытки
В ларьке на Петроградской стороне
Однажды хищно улыбнулась мне
Нагая дева в поясе шахидки.
АБСТРАКТНАЯ ЖИВОПИСЬ
Тамаре Грицюк,
новосибирской художнице,
дочери художника
Звучащим краскам в рамах было тесно.
Всех громче пело красное пятно.
И кто-то высказался неуместно:
"Что здесь, простите, изображено?"
"Искусство не подвластно переводу!" –
Другие возразили горячо.
За музыку, за дерзость, за свободу
Художнице – спасибо !
А еще –
Хвала прекрасной абстракционистке
За то, как пировали мы потом,
И были не абстрактными сосиски,
Картошка в масле нежнозолотом,
Кудрявилась петрушка на беконе,
Напитки были выше всех похвал,
И, взяв реванш, в застолье на балконе
Фламандский реализм торжествовал!
СОНЕТ О ЗЕЛЕНОЙ КИКИМОРЕ
Был старый Томск легендами овит.
Идет, к примеру, улицей пустынной
Студент – и впереди, в шубейке длинной,
Вдруг видит даму, стройную на вид.
Он вслед за ней держаться норовит,
Как за принцессой, сказочной Мальвиной:
Пусть аромат романтики невинной
Вечернюю прогулку оживит.
И вдруг она к нему как обернется,
А у нее – зеленое лицо!
Замрет в устах галантное словцо:
Беда, коли руки твоей коснется
Кикиморы зеленая рука!
Будь мудр: люби мечту издалека.
***
Читая то на память, то по книжке,
Любить стихи меня учила мать.
Годам к шести наметились подвижки:
Я что-то, вроде, начал понимать.
А там и строчки сам сложил впервые,
Амбиций в юности не занимать:
Двадцатилетним в стиховой стихии
Я что-то, вроде, начал понимать.
Но разве цель – сорвать аплодисменты?
Повыше планку надо поднимать.
Лет в сорок пять в отдельные моменты
Я что-то, вроде, начал понимать.
Жизнь ставила задачи и загадки:
Не застывай, умей себя ломать!
И наконец-то, на восьмом десятке,
Я что-то, вроде, начал понимать.
В том благо, что не вычерпать колодца,
Звезду на дне ведерком не поймать.
Как жаль, что дней все меньше остается:
Я что-то, вроде, начал понимать…
СПОРТИВНАЯ ПРОГРАММА
Последняя истекла минута,
Свисток финальный дает судья.
Хвала победителям! Но почему-то
Не стопроцентна радость моя.
О побежденных втайне печалюсь,
Чуть ли не слезы внутренне лью.
Может быть, лучше б все матчи кончались
После упорной борьбы вничью.
И все делили бы первое место,
И всем была б золотая медаль,
И никто не подаст протеста,
И никому никого не жаль.
Но, что поделать, так быть не может,
По сути своей состязательна жизнь,
И жжет обида, и ревность гложет,
И кто-то себе говорит: "Держись!"
И даже так бывает порою:
Ты на коне, почти генерал,
И славят тебя почти как героя,
Но ты-то знаешь, что проиграл.
Последняя истекла минута.
Счет – по игре. Справедлив судья,
Наша взяла! И все ж почему-то
Не стопроцентна радость моя.
***
Про службу в северном краю,
Про сыновей своих и внучек –
Всю непростую жизнь свою
В купе мне рассказал попутчик.
Березки за окном неслись.
Я не прервал его ни разу.
В то время жизнь имела смысл
И поддавалась пересказу.
ПЕСЕНКА АТЕИСТА
Когда вы на жизнь в обиде,
И тошен вам белый свет –
Не жалуйтесь, не гневите
Того, Которого нет.
Когда случится влюбиться
И встретить холод в ответ –
Поможет с горя не спиться
Тот, Которого нет.
Когда придется во мраке
Метаться меж "да" и "нет" –
Ловите тайные знаки
Того, Которого нет.
Любые кумиры ложны,
Все просьбы к ним – безнадежны,
Тем паче – в годину бед,
Молиться только и можно
Тому, Которого нет.
И, может, вам выпадет благодать:
В конце, перед тем, как концы отдать,
В тумане сподобитесь увидать
Расплывчатый силуэт
Того, Которого нет.
СОНЕТ ДЛЯ ГОРОДНИЦКОГО
В украшенной плафонами столовой,
Где сиживали Галич и Булат,
Блаженствует банкир круглоголовый,
Дожевывая медленно салат.
А.Г. Стих."Малеевка", 2002
Так повелось еще в былые годы,
И мы не избежали той беды:
Один лелеет саженцы Свободы,
Другой со смаком хрумкает плоды.
Как бушевали молодые воды,
Как весело растрескивались льды
В ту оттепель, какие хороводы
Водили мы до утренней звезды!
Рвались вперед, настраивая лиру
На безоглядный, на свободный лад,
А нынче сбились чуть не на сатиру,
И дразнит нас кощунственный расклад,
Что путь круглоголовому банкиру
Прокладывали Галич и Булат.
ВРЕМЯ РАЗБРАСЫВАТЬ КАМНИ
(Читая Екклезиаста)
Твой час настал - разбрасываешь камни,
Которые скопил за много лет:
Берите всё! Но слышишь вдруг в ответ
Неотразимое: "А на фига мне?"
Неужто впрямь, как в сказке, земляки,
Алмазы обратились в черепки?
ВСТРЕЧНЫЙ
То ли Вася Петров, то ли нет?
Вроде, он, только сгорблен и сед,
И с какой-то немыслимой палкой,
И с какой-то улыбочкой жалкой.
Город. Вечер. Слепящий неон.
… Нет, не он! Слава богу, не он!
СТАРИННЫЙ МОТИВ
Душа моя – крепость, моя цитадель,
Последний рубеж обороны.
По стенам, по трещинам лепится хмель,
Над башнями кружат вороны.
Не смейте ломиться! Когда захочу,
Я вылазки сам совершаю,
По рынку пройдусь, в кабачок заскочу
И пива бокал осушаю.
Там в спорах слетают слова с языка,
Слетают бесстрашно и вольно,
Но все до известных пределов - пока
Душа не замкнется: "Довольно!"
Настырным – отлуп! Любопытным – отказ!
Без нас дошумите, пируя.
Твердят англичане: "My home is my castle".
"My soul is my castle", -говорю я.
СВЕРСТНИКИ
Тот – консерватор, тот – бунтарь.
Еще пытаются, как встарь,
Зазубренным оружьем звякать.
Там – лысина, там – седина.
Подросшим внукам их война,
Как день вчерашний, не нужна.
Обняться впору бы – и плакать…
***
Неприметный человечек,
Вписан в будничный народец,
Может, ты в душе разведчик,
Межпланетчик, полководец?
Может быть, землепроходец?
Может быть, канатоходец?
Избиратель полноправный,
Ты учтен, организован,
Но, быть может, самый главный
Дар твой – не реализован?
Может, по большому счету
Схож ты с нашей кошкой Машкой,
Обреченной на охоту
Не за мышкой – за бумажкой?
ЗВЕРЬ
В мире, где свобода мнима,
Где расчет и суета,
Неспроста необходимо
Нам присутствие кота.
На правах меньшого брата
Он живет и жизни рад.
Все мы в чем-то виноваты,
Кот ни в чем не виноват.
Наши скрашивает годы,
Обходясь почти без слов,
Хищный ангел, от природы –
Мышелов и птицелов.
ЕЖ
С годами сознаешь
Всей кожей, всей душой:
Ты маленький, как еж,
А мир такой большой.
Всех стран не повидать,
Всех книг не перечесть,
Всех тайн не разгадать,
Всех сладостей не съесть.
А все ж ты что-то смог
Проверить на зубок.
Свернись же, мой дружок,
В игольчатый клубок.
***
Еще без дома, без копейки,
С весенним ветром в головах,
Мы целовались на скамейке
У входа в парк на Островах.
И не забуду по сей день я:
Прохожий, на тебя кося,
Изрек с оттенком осужденья:
- Еще облизывается!..
В те дни мы жили как в угаре,
А было это так давно!
На склоне лет в дешевом баре
Я пью дешевое вино.
И голова моя седая,
И жизнь, считай, почти что вся,
И кто-то смотрит, осуждая:
- Еще облизывается!..
ПОРТРЕТ ПОЭТЕССЫ
М.Ц.
Взора дерзкий непокой:
«Не смирюсь! Скорей умру!»
Есть ли в мире мир такой,
Где пришлась бы ко двору?
Не смирилась. Умерла –
Наша слава, боль и стыд.
…Лапой Зевсова орла
Челка лоб ее когтит.
АНДРЕЙ
Я журналистом был тогда в Сибири.
В свободный час, с собой наедине
Поигрывал на самодельной лире.
И как-то вдруг в редакцию ко мне
Явился он - двадцатипятилетний,
Казавшийся моложе этих лет,
Еще ни славой мировой,
ни сплетней
Покуда
не увенчанный поэт.
Всего-то за душой одна поэма:
Вполне хрестоматийная,
до дна,
Казалось бы, исчерпанная тема
Была в ней, как впервые, прочтена.
Его сравнил я с грозовым разрядом,
Который освежает все вокруг.
Метафоры к нему слетались на дом,
Кормясь, как птицы, у него из рук.
Он объяснил, что груша треугольна,
Что, кроме мира, есть антимиры.
Им власть была нередко недовольна,
Страшась его рискованной игры.
Старели сверстники. Ветшали стены.
Но длилось озорное волшебство:
Дерзающая юность неизменно
Была визитной карточкой его.
Кого там провожают в путь последний?
Его строка жива и молода.
Ушел семидесятисемилетний,
А юноша остался навсегда.
БЕЗДНА
В старой Европе, богам любезной,
Не только в наши, учти, времена,
Непредсказуемой черной бездной
Порой представлялась моя страна.
Но почему-то из бездны этой,
Где мрака и стужи всесильна власть,
Исполненная и добра и света
Дивная музыка в мир лилась.
Лилась и не уставала литься
Ее сверкающая струя,
И шопот стихал, и светлели лица:
Чайковского в Цюрихе слушал я.
Свидетельствую, полмира объехав
И память об этом в душе храня:
Словами «Толстой – Достоевский – Чехов»
Всюду приветствовали меня.
И повторялась снова и снова
Под плеск эгейских и свейских вод
Музыка мысли, музыка слова,
Внятная даже сквозь перевод.
Она звучала, земна и небесна,
И я сказал себе: «Не забудь,
Если и впрямь существует бездна,
Она резонирует. Вот в чем суть!»
РИФМЫ ДЛЯ…
РИФМА ДЛЯ ПОЛИТИКА
Забывая о калибре,
Рвутся в ястребы колибри.
РИФМА ДЛЯ ПЕССИМИСТА
Мы недолго протянем –
Скоро ноги протянем.
РИФМА ДЛЯ ЧЕСТОЛЮБЦА
Коле снится
Колесница!
РИФМА ДЛЯ ПОВЗРОСЛЕВШЕГО
От-
резвились.
О –
трезвились…
РИФМА ДЛЯ ПРИДВОРНОГО СТИХОТВОРЦА
Оду пели –
Отупели.
РИФМА ДЛЯ АРХЕОЛОГА
Откопанные кельты
Мне говорят:
- Откель ты?
РИФМА ДЛЯ ПСИХОЛОГА
Характером – хамелеон:
Хамили все, хамил и он.
РИФМА ДЛЯ ФИЛОСОФА
- Для чего у кошки хвостик?
- Я не знаю, я агностик.
РИФМА ДЛЯ КОТА,
который принес кошке и котятам
двух жирных мышей
Дели, котесса,
Деликатесы!
РИФМА ДЛЯ ХОЗЯЙКИ В ГРИБНОЙ СЕЗОН
Море надо
Маринада!
РИФМА ДЛЯ СОВРЕМЕННОЙ НЕВЕСТЫ
Если дарит миллион,
Нет вопроса: мил ли он?
РИФМА ДЛЯ СВЕКРОВИ
Мало духа,
Молодуха!
РИФМА ДЛЯ ГОЛУБОГО ИНТЕЛЛЕКТУАЛА
Сер гей
Сергей.
РИФМА ДЛЯ АЛЬПИНИСТА
Заберись на Эверест,
Оглядись… And have a rest!*
–––––––––––––––––––––
*Отдыхай (англ.).
РИФМА ДЛЯ ЭКСТРАСЕНСА
Я – сновидец,
Ясновидец!
РИФМА ДЛЯ ФИЛОСОФСТВУЮЩЕГО БУХГАЛТЕРА
Счета…
Тщета!
РИФМА ДЛЯ ПЬЮЩЕГО
Водку-зло – употреблять!
Но не злоупотреблять.
РИФМА ДЛЯ ТРЕНЕРА,
вырастившего борца-тяжеловеса
Плечист, задаст,
Он всем задаст!
РИФМА ДЛЯ РОССИЙСКОГО БОРЦА
НА СОРЕВНОВАНИЯХ ЗА РУБЕЖОМ
Побори,
Гена,
абори-
гена!
РИФМА ДЛЯ АДМИНИСТРАТОРА
Если ты не Ви-Ай-Пи,
То сиди и не вопи.*
* Ви-Ай-Пи (VIP – Very Important Person –
"очень важная особа") - привилегированная
категория клиентов.
РИФМА ДЛЯ СПАРТАКИАДЫ
работников охранных предприятий
Выше баллы,
Вышибалы!
РИФМА ДЛЯ БЕСПАМЯТНОГО
Не раз слышал…
Не расслышал!
Комментарии читателей:
Комментарии читателей:
« Предыдущее произведениеСледующее произведение »