Мыслитель

- Я  - словесник и мыслитель, - представился он. – По призванию.

- Что – по призванию?

- По призванию, а не по образованию, - уточнил гость, видимо, для того, чтобы снять вопросы по поводу своей компетенции. В конце концов, что есть сегодня образование? Да ничего, пшик. Посмотрите только на современных студентов – не очень-то они стремятся овладеть знаниями. Призвание же – совсем другое дело. По призванию – когда по истинному желанию, от сердца, от души.

- Вы по какому вопросу? – Григорий Вадимович Баранов, главный редактор издательства, хотел быстрее избавиться от нежданного визитера. Однако, гость широко улыбнулся, будто ждали здесь только его:

- Я принес рукопись, взгляните, пожалуйста, - гость протянул стопку распечатанного текста. Вверху красным маркером было подчеркнуто: «Егор Славный. Телефон….».

Григорий Вадимович вздохнул. Обычно писателей, желавших показать свои творения непременно самому главному редактору, останавливала его секретарь, Танечка. Почти всегда творческих натур выдавала простая одежда и неподходящая обувь: неподходящая по сезону, по фасону или по цвету. Незнакомец же явился в деловом костюме и начищенных  туфлях, с элегантным портфелем в руках – теперь понятно, почему Танечка его пропустила.

- Его Славный – это псевдоним, - улыбнулся посетитель, предупреждая вопрос, который Григорий Вадимович не собирался задавать, - В миру меня зовут Борис. Борис Евгеньевич.

- Борис Евгеньевич, - снова вздохнул редактор, немного злясь на Танечку, - рукописи принимаются в другом отделе. Спускаетесь на первый этаж, и…

- Да, да, знаю, - тут же перебил его гость. – Прежде, чем отдать мою книгу, я бы хотел немного рассказать о ней немного…

- Ладно, - решительно кивнул редактор, - Оставляйте на столе, посмотрю в ближайшее время.

- Спасибо, - улыбнулся Борис Евгеньевич, и сел. Он явно не собирался уходить.

- Вы же не ждете, что я начну читать вашу рукопись прямо сейчас? – раздраженно заметил редактор.

- Простите мою забывчивость, - чуть привстал Борис Евгеньевич и потянулся за рукописью, - Я не указал здесь свое настоящее имя, для контактов.

- Ну что вы, - хотел было возразить Григорий Вадимович, но гость уже достал ручку и, вычерчивая на полях свои инициалы, рассуждал вслух:

- Про имя-то забыл… Ведь как интересно устроен наш язык! Русский язык! Вы думаете, наверное: «Называет себя Славным, прославиться хочет». А вот и не так! Славный – Слав – Славянин. И еще – Слово. Слово и Славянин. Славяне живут словом. А вот в английском языке: « Slav» и « slave»  - однокоренные. А ведь « slave» - невольник, раб… Понимаете, какая интересная аналогия? Я очень подробно описал это в своей книге…

- «Работа» от слова «раб», - решил пошутить Григорий Вадимович.

- «Раб» - не невольник. Там есть интересный слог: «Ра». Понимаете? – неторопливо заметил он.

- И еще буква «б», - уже не так весело продолжил редактор.

- Именно! – Борис Евгеньевич поднял указательный палец,  – «Б» - «быть»! Смотрите, как интересно: «утро» - «утроБА». Утроба, начало жизни! И женщина, которая дает начало – «БАБА». Мы из утроБЫ выходим, и из изБЫ выходим. Из из-бы как из ба-бы, - почти пропел он, растягивая слоги.

- Из ба-бы как из па-пы, - зачем-то снова пошутил Григорий Вадимович. – От Отца и сына, и Святого духа, так, что ли?

Борис Евгеньевич многозначительно улыбнулся в ответ. Редактор уже пожалел, что включился в разговор – нужно было просто взять рукопись, отложив дискуссии на потом. Однако визитер неожиданно засобирался:

- Что ж, не буду вас отвлекать, - продолжая улыбаться, он хотел было уже убрать ручку в портфель, но вдруг передумал:

- Разрешите, я подпишу вам рукопись? На память…

Григорий Вадимович протянул гостю стопку распечатанных страниц. Он молча смотрел, как Борис Евгеньевич торжественно выводит строчки: «…в Дар от…», намеренно поставив «дар» с большой буквы.

- Благодарю, - откланялся, наконец, гость, и направился к выходу. Григорий Вадимович облегченно вздохнул.

- Из из-бы как из ба-бы, - пробормотал редактор, когда дверь за гостем закрылась. – Надо же додуматься!

Григорий Вадимович потянулся за рукописью, чтобы убрать ее в самый дальний ящик своего стола, и вдруг подумал о том, сколько глубинного смысла может скрывать его простая русская фамилия: Ба-Ра-нов!

 

 

Дед Степан

Когда умерла Прасковья, дед Степан заметно сдал. С ней они прожили почти полвека душа в душу. Впрочем, душу, как высокую материю, дед Степан никогда не воспринимал серьезно, да и Прасковья никогда с ним об этом не говорила – просто жила, как и все жены, готовила обеды и ужины, следила за хозяйством.  Дед Степан, а раньше Степан Васильевич – высокий, осанистый, шебутной, когда пошутит, а когда и резко осадить может, занимал должность главы колхоза, а потом и главы местной администрации. Прасковья была ему под стать – активистка, певунья, заведовала сельским домом культуры. Прасковья была еще и подругой соседки Степана – Зинки, частенько забегала к ней домой. И, хотя в деревне все друг друга знают, можно было считать, что Зинка их и познакомила.

Когда они поженились, Прасковья все чаще стала оставаться дома. По-прежнему на праздниках можно было услышать ее высокий голос, чисто выводящий народные песни, все так же шли к ней люди – кто за советом, кто просить перед Степаном Васильевичем, но теперь Прасковья больше времени уделяла хозяйству, обустраивала быт, а потом и воспитывала сыновей-погодок  – Петра и Павла.

Будучи главой колхоза, Степан Васильевич целыми днями пропадал в полях, а когда его кандидатуру выдвинули на пост руководителя администрации, частенько уезжал по делам в райцентр, или город. Но время шло, дети росли, родители старели. На заслуженный отдых Степан Васильевич ушел с удовольствием – наконец-то можно отдохнуть в домашней тишине от суеты будничных дел! К тому времени сыновья окончили школу, и уехали в город учиться, да там и остались. Пенсию дед Степан заработал значительную, да и у Прасковьи она была немаленькая. Тем не менее, обстановка у стариков была скромной – на окнах висели старые тюлевые занавески, на кухне – газовая плита, где нужно было менять баллоны. Стиральная машинка – подарок Степана на рождение первого сына, исправно служила им до сих пор, а половики Прасковья, за неимением пылесоса, по старинке выбивала на улице. Правда, сыновья, которые уже успели обзавестись семьями, и теперь только изредка навещали родителей, не раз предлагали старикам заменить газовую плиту на электрическую, купить пылесос и стиральную машинку-автомат, но дед Степан все время отмахивался: зачем? Как будто боялся, что все это нарушит его привычный мир, где он прожил столько лет. Прасковья мужу не возражала: не стоит тратиться. Так и жили. А однажды, снежным зимним утром, Прасковья умерла.

Дед Степан не мог понять, как это могло получиться. Ведь совсем недавно, в начале июля, они отметили ее 73-ий день рождения. Приезжали Петр и Павел с женами – поесть свежей малины с куста, помочь закатать баночки соленых огурцов. Самому деду Степану должно было уже стукнуть 78 лет. До нынешнего дня он не ощущал свой возраст. Не потому, что думал дожить до столетнего юбилея, нет. Просто жил, не загадывая далеко вперед, и не ощущал. А сегодня, увидев мертвое лицо жены, почувствовал – словно все годы свалились разом на его плечи, согнули спину, подкосили колени. Такой вот согнутый, он вышел во двор, вдохнул морозный зимний воздух. За забором увидел Зинку, окликнул:

  - Прасковья умерла.

Зинка, точнее, для многих уже баба Зина, успевшая вырастить дочь и похоронить спившегося мужа, ахнула. Позвала соседей. Позже приехали сыновья с женами, хлопотали за место на кладбище, приготовили поминальный обед. С честью проводили Прасковью в последний путь.

Дед Степан в хлопотах не участвовал, общения сторонился. Когда все закончилось, и дети разъехались, несколько дней сидел безвылазно дома. Да и куда было выходить – все эти дни за окнами, не переставая, крутила метель. Волновалась за деда Степана Зинка, и уже думала навестить старика, как однажды утром он сам окликнул ее через забор:

 - Слышь, Зин, - неуверенно начал он. – Мне бы это… белье постирать надо.

- Так постирай, - удивилась Зинка. – Машинка же есть.

- Да я постирал вроде, - снова смутился дед. – А теперь развешать надо.

- Так развесь. Где Прасковья развешивала?

- Да за домом на углу. Там и веревки висят. Вот только снегу навалило… Расчищать ведь надо…

«Совсем из ума выжил дед», - подумала Зинка, и в сердцах сказала:

- Так бери лопату и расчищай!

Дед Степан отвернулся, словно не услышал ее. Но на следующий день снова окликнул:

- Слышь, Зин, совет нужен… Жену хочу найти: стирать, убирать, готовить. Сам как-то не могу. Так-то я человек состоятельный, всем обеспечу.  Может, ты пойдешь за меня?

- Нет, я не пойду. У меня своего хозяйства хватает, - ответила Зинка и поспешила уйти. «Точно: рехнулся, дед», - снова промелькнула у нее мысль.

Тем не менее, весть о том, что деду Степану нужна жена, быстро облетела маленькое село. Не прошло и недели, как нашлась и охотница – одинокая Галина, вдова из соседней деревни. Приехала к деду Степану, по-хозяйски осмотрела дом. Осталась. Дед Степан был согласен: Галина – молодая (65 лет – разве это старость?), хваткая, хозяйственная. Уговорила деда выкинуть старую стиралку и газовую плиту, да вдобавок купила микроволновку и пылесос. Правда, вздыхал дед Степан, что на эти приобретения ушла половина его накоплений. И на людях он стал появляться еще реже. Только Зинка видит его изредка во дворе – сгорбившимся, ковыляющим на согнутых немного коленях.  В общем, живет еще себе потихоньку дед Степан.

Жара

- Доброе утро! Чаю?

Сквозь кипенно-белые занавески-ришелье в комнату вливалось свежее летнее утро. Нина с чайником в руке стояла у стола: волосы собраны в высокий пучок, взгляд усталый и строгий.

- Чаю?

Вопрос-приветствие, вопрос-ритуал, вопрос, на который не нужно отвечать – его кружка, от которой поднимается легкий дымок пара, уже на столе. Чай горячий и крепкий, как он любит. За много лет Нина уже выучила его вкусы и привычки. Она всегда вставала раньше, чтобы приготовить завтрак. Сегодняшний день не стал исключением, несмотря на то, что вечер вчера выдался не из легких. Но ничего, кроме строго взгляда и пробивающихся в утреннем свете морщинок не выдавало в Нине беспокойств и переживаний. Она сегодня не будет об этом говорить. Она приложит все усилия, чтобы сегодня все стало по-прежнему, словно вчера ничего и не произошло. Да что вчера! С тех пор, как закончился учебный семестр, и профессор погрузился в домашние дела, у него возникло ощущение, что он всю жизнь барахтается в болоте, из которого не в силах выбраться. А причина, конечно, Игорь, единственный сын.

- Сегодня последний экзамен? – спрашивает Нина, помешивая чай.

Профессор кивнул. Он знал, что сегодня суббота, и после экзамена - традиционный семейный выезд на дачу. И Игорь поедет… наверняка Нина его уговорит. И снова профессор почувствовал сдавленность в области груди, словно это болото засасывает его, и ему уже некому помочь.

Чтобы восполнить недостаток воздуха, профессор раскрыл окно и с наслаждением вдохнул утреннюю свежесть. Однако, уже сейчас было понятно, что днем снова будет жара. Солнце пекло уже третью неделю подряд, несмотря на то, что в прогнозе погоды каждый день обещали дождь.

 

- Зато на даче сейчас хорошо, - словно угадав его мысли, сказала Нина. – Мы можем дождаться тебя и поехать вместе.

Мы… Сегодня профессор всю ночь не мог уснуть, думая о вчерашнем.

- Вы испортили мне жизнь! Вы смогли сделать для этого все! И даже теперь вы не можете оставить меня в покое! – выкрикнул Игорь и в яростной безысходности захлопнул за собой входную дверь. А ведь не мальчишка – уже почти тридцать. Кандидат физико-математических наук. Опять что-то не заладилось в НИИ. Профессор не знал подробностей, но был уверен – дело пустяк. Защитил бы докторскую, и сразу перешел бы на более интересное место, где можно самому быть себе хозяином. Только он упирается, все время хочет бросить науку. И бросал бы разом, так нет – тянет чего-то. А виноватыми оказываются всегда он и Нина. Конечно, ведь это именно они с малых лет вели сына по проторенному пути – школа с отличием, вуз, аспирантура, должность в НИИ. Затем должна была быть докторантура, но уже только разговоры о ней неизбежно приводили к скандалу.

Профессор, казалось, давно смирился с тем, что Игорь никогда не станет блестящим ученым. Однако в глубине души его немного ел червячок, что не сумел передать сыну любовь к науке. Вон своих студентов гоняет, с них требует, контролирует, и они даже делают успехи. Но если бы даже ни один из его подопечных не выбрал бы пройти тернистый путь будущего доктора наук, это не огорчило бы профессора так, как огорчали неоправданные ожидания, возложенные на единственного сына. Но дело даже не в науке – Бог с ней, благо, есть кому ей заниматься! Игорь до сих пор был неустроен в жизни – не жены, ни подруги. «Слабохарактерный», - с огорчением думал профессор. – «Иной бы бросил все, да занялся тем, к чему лежит душа. Или женился бы, да уехал куда подальше. А этот состроил жертву, будто хочет родителям сделать хуже. А на самом деле кому хуже-то делает? – только себе».

Профессор допил чай. Нина неслышно перешла из кухни в зал, и уже тщательно выглаженные тонкие льняные брюки висели на спинке стула. Нина стояла спиной к двери и гладила голубую рубашку.

- Игорь пришел? – как можно более безразлично спросил профессор.

- Да, спит, - спокойно ответила Нина, но профессор заметил, как дернулся ее висок, и немного качнулся собранный на голове пучок. Он поспешил сменить тему:

- Не ждите сегодня меня, уезжайте пораньше. Я могу задержаться – хочу перед отпуском навести порядок на рабочем месте. Домой заходить не буду, сразу - на электричку.

Нина кивнула, и протянула рубашку:

- Последняя электричка сегодня в пять.

Профессор машинально надел брюки и рубашку, посмотрел мимоходом в зеркало – скорее по привычке, чем по необходимости. В зеркале он даже не увидел своего отражения.

***

Привычно размахивая серым портфелем, профессор шел по утреннему парку. Несмотря на ранний час, там уже сидел продавец счастья с двумя попугаями, предлагая прохожим вытянуть удачные предсказания. Попугайское счастье стоило 30 рублей. Профессор разозлился. Он не верил в попугаев. Его жизнь не была похожа на лотерею. А счастье – и оно, конечно, было в его жизни. Была Нина – одна из немногих девушек на математическом факультете. Свадьба. Увлеченная работа над диссертацией. Рождение Игоря. Защита кандидатской. Возвращение в родной институт. Получение докторской степени, а затем - профессора и должности в НИИ. Время закрутилось и понеслось, как листопад на порывистом ветру. Раньше они с Ниной часто гуляли в этом парке – сначала вдвоем, потом – втроем. Потом  профессор перестал ходить на прогулки – работа, работа… И сама Нина незаметно для него стала Ниной Максимовной – кандидатом наук, преподавателем. Хотя, с чего это вдруг он вспомнил сейчас об этом? Жара, жара… Хоть бы дождь пошел, что ли…

Занятый такими мыслями, профессор не заметил, как дошел до института.

- Все еще работаете? А от кафедры ваша Танюша ключи уже забрала, - приветствовала его пожилая вахтерша Зинаида Павловна.

- Спасибо, Зинаида Павловна, тогда я у вас не задерживаюсь!

Пройдя по узким душным коридорам, профессор открыл дверь кабинета и почувствовал неожиданную прохладу. Секретарь кафедры заочница Таня разбирала ворох документов. Шумел закипающий чайник, перебивая монотонный гул кондиционера. У порога стояла сумка-чемодан.

- Здравствуйте, Танечка! Что это вас привело на работу в выходной? У вас же отпуск, вроде?

Профессор улыбнулся. Ему нравилась Таня – необычно серьезная для своего возраста, ответственная … красавица. Стройная. Приятный голос. Голубые глаза. И как ей идет это воздушное летнее платье! Хотя разве можно об этом? – они же коллеги…

- Добрый день. Да в том-то и дело, что отпуск. Забыла вчера отчет доделать, - Таня тряхнула головой, откидывая со лба непослушный локон.

- И куда вы направляетесь в отпуск?

- Домой, к маме - улыбнулась Таня. – Хотите чаю?

- Некогда, Танюш, спешу на экзамен, - поспешил отказаться профессор и неожиданно для себя добавил: -  Кстати, а не хотите ли вы поступать в аспирантуру в будущем году? Вы ведь заканчиваете скоро?

Никогда раньше профессор не интересовался Таниной учебой. Зачем он задал этот вопрос? Может, просто потому, что ему хочется остаться в кабинете, где успокаивающе шумит кондиционер, и разливается аромат черного чая, где молодая Таня, чем-то похожая на его Нину, разбирает бумаги, и нет этой обжигающей, ослепляющей жары…

- Я не думала об этом, - звонкий голос Тани. Кажется, она улыбнулась. Продолжения разговора не получилось. Да и время подходит – пора уходить.

- А вы подумайте, - шутливо-наставительно сказал профессор, стоя в дверях. – До осени время у вас есть.

***

- До осени время у вас есть, - размеренно повторил профессор первокурснице, отвечавшей билет. Он колебался между оценками «удовлетворительно» и «неудовлетворительно», но, глядя на нерешительное бормотание студентки, решил поставить «неуд». В конце концов, сколько можно сидеть в этой душной аудитории, слушая неподготовленные ответы! Жара, опять жара…

Профессор любил свою работу. Он не мыслил себя к какой-то другой сфере, вне университета, вне своего института математики. Преподавал он с увлечением, выбиваясь из привычного формата лекций, а экзамены старался превратить в интеллектуальные беседы, что приводило студентов в трепет.

- Теория есть теория, которую вы должны знать обязательно, - раздраженно повторял профессор. -  Однако математика есть логика, а логика есть умение применять свои знания на практике, решая сложные вопросы. Так вот, на экзамене я хочу оценить то, как вы можете применять ваши знания, а не качество вашей памяти.

Перед ним сидел уже другой студент, молодой человек. Смяв лист с ответом подрагивающими пальцами, он, тем не менее, прямо смотрел на профессора:

- Ставьте «тройку».

- Вы уверены? Может, еще один билет?

- Ставьте «тройку».

Профессор молча расписался в зачетке. Его злило нежелание студента попробовать улучшить свой балл. Нежелание и равнодушие. Профессор почувствовал разочарование. Снова нахлынула тяжесть утренних размышлений.

«Мы назовем сына Игорем, как твоего отца. Он должен стать замечательным ученым!», - сказала однажды Нина. Да, так оно и было. Из Игоря растили гения, на это были брошены все силы. Нина полностью  сконцентрировалась на сыне. Нина… У профессора вдруг возникло ощущение, что они уже давно стали друг для друга чужими, и теперь живут вместе просто по привычке, поддерживая былые отношения выстроенными ритуалами. А ведь когда-то ее взгляд согревал его, проникая в самую душу. К ее советам он прислушивался с интересом и благодарностью. Ей рассказывал, что произошло с ним за день, и она рассказывала тоже. Когда все успело перемениться?

 

С этими мыслями профессор вернулся на кафедру. Таня уже ушла. На столе, где утром лежали кипы рабочих папок, царил абсолютный порядок. В комнате было прохладно – видно, кондиционер отключили недавно. Чтобы не думать о семье, профессор включил компьютер – он вспомнил, что сегодня забыл проверить почту. Летом, правда, затишье, и письма могут не приходить неделями. Но, к его удивлению,  на экране выплыл нераспечатанный конвертик. Письмо было от старого друга, бывшего однокурсника Степки, а ныне Стефана, успешно развивающего науку в Массачусетсе.

«Здравствуй, дорогой! Как давно ничего не слышал о тебе! Как твои дела? Я работаю в отделе научных разработок, и сейчас мы занялись прикладными исследованиями, как раз по твоей теме. Интересно ли тебе наше сотрудничество?  Условия вышлем позднее в официальном письме, а пока – приезжай-ка ты со своим семейством к нам – поглядишь, над чем мы тут трудимся, да и отдохнешь немного! Как семья? Как сын? Уже доктор наук, наверное? Как Нина?...»

Снова и снова перечитывал профессор строчки письма, чувствуя, как постепенно отступает мучавшее его в последнее время непонятное тягостное ощущение. Стало вдруг неожиданно легко, как будто профессор нашел решение сложной задачи. Мысленно он уже представлял, как будет убеждать руководство оформить ему научную командировку в Америку. Будет нелегко, конечно, но ему пойдут навстречу, и в начале сентября можно будет всей семьей махнуть в Штаты. Глядишь, Игорь бросит дурить и втянется в новый проект, или захочет получить докторскую степень в Америке. А может, вообще надумает остаться и женится на какой-нибудь американке. С английским у него, слава богу, все в порядке. А там наладятся отношения и с Ниной, и у них снова появятся общие темы для разговоров... 

Улыбаясь про себя, профессор шагал по опустевшим коридорам университета. Из открытых дверей вестибюля чувствовалось обжигающее дыхание полудня.

- В отпуск? – шутливо спросила Зинаида Павловна, когда профессор отдавал ключи. 

- В отпуск, - кивнул профессор. -  Все бы хорошо, да жара измучила.

- Жара перед дождем, - сказала Зинаида Павловна.

- Где же он, дождь-то ваш? Третью неделю на небе ни облачка.

- Сегодня соберется, - уверенно ответила Зинаида Павловна.

- Вот как?

- Вот увидите. Я ведь не на прогнозы смотрю, а на приметы. Вчера закат видели?

- Не обратил внимания

- А вы смотрите – если солнце в тучу садится – быть дождю.

- Ваши бы слова, Зинаида Павловна, да в небесную канцелярию передать, - улыбнулся профессор. – До свидания!

В приподнятом настроении профессор вышел на улицу. Чистое, раскаленное добела небо было похоже на кусок расплавленного металла. Снова накатила усталость. В электричке профессор сел у окна, прислонив голову к стеклу. Он закрыл глаза, и почувствовал, что его обуревает сон. Профессор подумал о том, что скоро он окажется в тишине своего пригородного домика, расскажет Нине про письмо Стефана, и они будут обсуждать предстоящую поездку, и Игорь тоже будет…

 

***

-Похоже на инсульт, - констатировал медбрат, заканчивая осмотр. Пригородный поезд стоял на конечной станции. На сидении электрички неподвижно лежал пожилой человек в голубой рубашке, с серым портфелем у ног. – Жара, - прибавил медбрат. – Возраст. Сердце не выдержало. У нас уже четвертый случай за последние три недели. Звоните «02».

- Уже позвонили, - хмуро ответил стоящий рядом машинист.

Медбрат кивнул.

- Погода портится, – сказал он равнодушно, взглянув в окно. Небо постепенно затягивало серыми тучами. За поворотом показались сигнальные огоньки патрульной машины, и неожиданный порыв ветра бросил в стекло вагона первые капли дождя.

 

---

Комментарии читателей:

Комментарии читателей: