Опускался туман

Опускался туман. И дома приседали на корточки.

И фонарь на мосту заморгал, потеряв берега.

За окном, в белом омуте, что-то плескалось у форточки,

И троллейбус, как удочки, в небо забросил рога.

 

А потом была ночь. Она сыпалась чёрными блёстками

На кусты, на карнизы, на крыши и на провода.

Над Четвёртым кварталом, над рельсами, над перекрёстками

Кто-то шёл, и за ним за звездой проступала звезда.

 

Приходило и утро, босое, озябшее, раннее,

Громыхало посудой, шуршало газетным листом,

И в пустом телевизоре, в серо-зелёном тумане я

Пучеглазой лягушкой всплывала с растянутым ртом.

 

Мой учитель! Пусть всё это будет домашним заданием,

Сочинением, что ли, «Как я провела выходной»...

Чем ещё мне спастись от бессмысленности ожидания,

От запретного адреса в книжке моей записной?

 

В зимних сумерках нежных

В зимних сумерках нежных,

В голубой полумгле,

В тишине безмятежной

Я иду по земле.

Чёрных веток сплетенья,

Вязь старинных оград.

Чьи-то лёгкие тени

Пробираются в сад.

Их шаги – как дыханье,

Смех – как блёстки огня.

Их одежд колыханье

Увлекает меня.

Я бы тоже хотела,

Не оставив следов,

Унести моё тело

В синий сумрак садов!

Лампы – в городе где-то,

Где-то в небе – луна,

Здесь – лишь искорка света,

Только кроха одна.

Мне и крохи довольно.

Так уж мне повезло,

Что от света мне больно,

А от снега – светло.

День насмешлив и жаден

И криклив, как птенец.

Ночь сидит на ограде,

Каркнет – сказке конец ...

Только счастья и было –

Жить, пока не погас

Мой единственный, милый

Мой сиреневый час!

 

В рыхлом ворохе запутавшихся нитей

В рыхлом ворохе запутавшихся нитей

Натянулась, зазвенела – что за нить?

"Вас не слышно, – говорю, – перезвоните."

Почему-то не хотят перезвонить.

 

Я смотрю, как вьётся провод телефонный,

Я не в силах даже нитку вдеть в иглу.

Я – как плащ мой, рукавом опустошённым

Прикоснувшийся к зеркальному стеклу.

 

С недоштопанным носком, к груди прижатым,

Я застыла у дверного косяка.

Между мной и телефонным аппаратом

Воздух сжался в ожидании звонка.

 

Так стою минут пятнадцать или тридцать

– или пять? – в потоке времени торчком,

Щепкой, к острову прибившейся, частицей,

Притянувшейся магнитом. Ни о ком

 

Я не думаю. Забыла даже имя.

Молча выждав кем-то вымеренный срок,

Плохо гнущимися пальцами чужими

Отпираю неподатливый замок,

 

Синий плащ снимаю с вешалки. Куда я?

Вот и улица, пустая, как во сне.

Тем же шагом только женщина седая,

Как из зеркала, идёт навстречу мне.

 

Разминулись... Пронеслись автомобили.

Самолёт разрезал небо и исчез.

Если б мы на этом свете не любили,

Мы ничем бы не наполнили небес.

 

Для чего я повернула к перекрёстку?

Там трамваи, светофоры и народ.

Там четыре невоспитанных подростка,

И один из них ругательства орёт.

 

Я закрыта, я от них ещё закрыта.

Мне бы только ощущения пути

Не утратить, мне б кувшин мой не разбитым,

А наполненным до места донести,

 

Мне бы только не впустить в себя до встречи

С тем одним, кто тоже движется на зов,

Эти жесты, эти крики человечьи,

Эти фары, эти визги тормозов.

 

Мелкий дождик, в сером воздухе висящий,

Раздвигаю, между струйками скользя.

Этот город... он сейчас не настоящий,

Мне сейчас и узнавать его нельзя -

 

Ни каналы по рисунку огражденья,

Ни дома по отражению в воде.

Этот город – он простит мне отчужденье,

Он же знает, он же помнит, как и где...

 

Мостик пройден. Поворот. И дальше, мимо

Серой тумбы, вросшей в землю за сто лет.

Я заметила её непоправимо!

Я в туман её укутываю... Нет!

 

Прямо под ноги прохожий мне роняет

С громким треском расколовшийся арбуз,

Извиняется – а я не извиняю,

Я пропала! Слышу аханье бабусь,

 

Смех мальчишки. Мне в сознание вплывает

Алой мякоти мерцающий разлом.

Дождь усилился. Зонта не раскрывая,

Я стою с ним в позе "девушки с веслом",

 

Угасая, запоздало сознавая,

Что сейчас шагах примерно в тридцати

Человек из отходящего трамвая

Не почувствовал, что должен был сойти!

 

Час пик в метро

Час пик в метро. Все эскалаторы ползут

Наверх. Вот так нас повезут на Страшный суд,

Сквозь строй светильников, нацеленных в зенит,

Когда один для всех будильник прозвенит.

 

Перила чёрные без глянца. Многих рук

передвижения короткие. А вдруг

Уже сегодня? Я за собственной рукой,

Как за лягушкой, как за ящеркой какой

 

Слежу – и, кажется. смотрю со стороны,

Как я, подобно пузырю, из глубины

Плыву, пока что форму прежнюю храня,

Стремясь к тому, чтоб больше не было меня.

 

Ко мне притиснуты холодные тела.

Я не уверена. что я не умерла,

Что жив сосед мой по ступеньке. А ему

Совсем не важно это, судя по всему.

 

Ему в больницу от восьми до девяти.

Он суетится. Объясняю, как пройти.

Но я не знаю, пригодится ль мой совет

Там, наверху, где расширяется просвет.

 

 

Я не знаю, какой это город

Я не знаю, какой это город,

Что за улицы, что за дома,

День и месяц не помню который,

Знаю только одно: что зима

И что ночью морозной и звездной

По дорогам кружить до зари

Так и будет автобус мой поздний,

Как фонарик, светясь изнутри.

 

Головами кивая, как птицы,

Дремлют люди, и им все равно,

Что давно мы могли заблудиться,

Среди звезд затеряться давно.

 

Я хочу хоть кружочек оттаять,

Убедиться, что я на Земле –

Но дыхания мне не хватает,

Чтобы лед растопить на стекле.

 

Так и еду, дороги не зная,

На замерзшие окна дыша,

И прошедший мой день вспоминаю

Обстоятельно и не спеша:

 

Как свистела над городом вьюга,

Как под ветром шатался забор,

Как вдвоем мы гуляли с подругой

И прощальный вели разговор.

 

"Брось, пожалуйста, в воду монетку,

Как Нева отойдет ото льда,

И скажи, что, мол, это – за Светку,

Чтобы Светка вернулась сюда.

 

Ты ведь знаешь, что это такое,

Ты ведь тоже глотнула чудес!

Все равно мне не будет покоя,

Если жить мне придется не здесь..."

 

Я кивнула в ответ головою,

Понимали и я, и она,

Что и мне от прощанья с Невою

Только на год отсрочка дана.

 

Потому и умолкли мы обе

И смотрели сквозь снежную муть,

Как фонарь увязает в сугробе

И не может ни шагу шагнуть.

 

Как, покрытые белой попоной,

Африканские гордые львы,

Замерзая, стоят непреклонно

На граните у самой Невы.

 

Нам казалось: флотилию зданий

Посылая по снежным волнам,

Обдавая нас влажным дыханьем, –

Город весь приближается к нам.

 

В этом городе, лучшем на свете,

  Мы стояли одни на мосту.

До костей нас пронизывал ветер,

Утверждая свою правоту.

 

По никем не изученной схеме,

Не касаясь дворцов и оград,

В этом городе двигалось Время,

Иногда возвращаясь назад.

 

И поэтому верить могли мы,

Что однажды замкнется виток -

И помчится по кругу незримый

Полноводный могучий поток.

 

Так вернутся протекшие воды,

И "давно" превратится в "сейчас".

В нарушенье законов природы

Этот день повторится для нас.

Всколыхнется душа, узнавая,

Как черты дорогого лица,

Фонари, и дома, и трамваи,

И решетки, и львов у крыльца.

 

Крепко за руки взявшись, как дети,

Мы шагнем осторожно вперед.

Нам навстречу поднявшийся ветер

Распахнет половинки ворот.

 

Львы тряхнут головами своими,

Над рекой изогнутся мосты,

И на город, утративший имя,

Белый снег полетит с высоты...

 

 

Ночь

В эту ночь не нужны дома.

(Проснёшься, как от толчка.)

В эту ночь и Земля сама,

Как детский шарик, легка.

Светлой рыбкой плывёт она

В тёплой ласковой мгле,

В водах неба отражена,

Будто в чёрном стекле.

 

 

В эту ночь не нужны огни

Всех городов земных.

Звёзды будут светить одни

Тем, кто смотрит на них.

Будет мир первозданно прост.

На ладони полей

Будут сыпаться зёрна звёзд

Из небесных щелей.

 

В эту ночь не нужны слова.

Путь укажет звезда.

Всё, что нужно, скажет трава,

Гладя лицо пруда.

Выйди в ночь, Вселенной дитя,

Чудо в мире чудес!

Как незримый дождь шелестя,

Вечность льётся с небес.

 

В эту ночь не нужны часы.

В каждой минуте – век,

В каждой капле живой росы –

Влага бессмертных рек,

В каждом трепетном мотыльке

Сад бессмертный цветёт,

И в бессмертной твоей руке –

Ключ от его ворот.

 

 

Снег, за зиму всем надоевший

                Снег, за зиму всем надоевший,

                Снег, уставший стареть,

                В яму сполз, как зверь одряхлевший,

                Чтобы там умереть.

 

                Рыхлым телом в землю вжимаясь,

                Обессилен, измят,

                Он вдыхает грозного мая

                Колдовской аромат.

 

                Видит он, почти ослеплённый,

                Ровный ход облаков,

                Брачный танец пары влюблённой

                Золотых мотыльков.

 

                Слышит он, почти оглушённый,

                Мощный хор голосов,

                Вод подземных вздохи и стоны,

                Их томительный зов:

 

                Покориться! Переродиться!

                В тёмную глубину

                Устремиться мутной водицей,

                Восславляя весну!

 

                Неотвязный, влажный, любовный

                Шёпот талой воды –

                Словно жизнь не кончена, словно

                В смерти мало беды!

 

                Как прохладны её ладони

                В ласковой глубине!

                Снег уже не борется – тонет,

                Белый, в чёрной волне.

 

В небе, обещающем дожди

                В небе, обещающем дожди, –

                Все оттенки благородной стали.

                Поздние цветы цвести устали.

                Северное лето позади.

 

                На лохмотья тучи разодрав,

                Их гоняют северные ветры,

                Миллион квадратных километров

                Превратив в площадку для забав.

 

                Ветры стукнут в каждое окно,

                В каждой стае птиц пересчитают,

                А потом, и сами сбившись в стаю,

                Лес встряхнут – жестоко, озорно.

 

                Им осины, слишком торопясь,

                Будут сыпать золото без счёта,

                И дубы сдадутся неохотно,

                Лисьи шубы сбрасывая в грязь.

 

                И добычу лёгкую свою,

                Не жалея, ветры расшвыряют:

                Что одни мучительно теряют,

                То другие даром раздают.

 

                Чья-то радость мусором лежит,

                И листом, ещё не облетевшим,

                Как письмом любовным пожелтевшим,

                Лишь один владелец дорожит.

 

 

Третий день за мной ветер гоняется

Третий день за мной ветер гоняется –

Ищет отклика, что ли?

Но во мне ничего не меняется –

И он недоволен.

Вот и ветка так странно качается,

Чертит знак треугольный.

Но со мной ничего не случается –

И она недовольна.

Длинный ряд домов тянется, клонится,

Тротуара гладь горбится, пятится.

Голова полна звона бессонницы,

Фраз разорванных, вялой сумятицы.

Светофор мигнул. Тормоза взвизгнули.

Тополиный пух у лица кружится.

Все меня, как ребёнка капризного,

Присмотреться зовут и прислушаться.

В небе – крошево медленно тающих

Облаков рафинадных.

В окнах – музыка, прежняя, та ещё...

Нет, уж лучше не надо.

Лучше строить. Искать сочетания

Крыш, балконов, заборов.

Прилепляется к зданию здание –

Получается город.

На газонах трава запылённая.

Газировка. Газеты.

Группируются пятна зелёные –

Получается лето.

Но разорвана тонкая, важная

Строчка, нитка живая –

Та, что облако, дерево каждое,

Каждый дом прошивает,

Та струна, без которой – молчание,

Та струя, без которой

Мне не влить в себя улиц звучание,

Зыбкой тени узоры!

Я ловлю её слухом и зрением,

Пальцами и губами.

Ветка! Строчка стихотворения,

Уколовшая память!

Полдень. Сухость асфальта нагретого.

Влажных окон колодцы.

Вот сейчас – не спугнуть бы этого! –

И меня коснётся.

 

Часы

                Время, став ручным, спряталось в часы,

                Спит, как кот домашний.

                Я его могу дёрнуть за усы:

                Мне совсем не страшно!

 

                Бросить на весы я его могу,

                До минутки взвесить.

                Стрелка на оси вертится в кругу:

                Вечный бег на месте.

 

                Как она тонка! Как она стройна!

                Притворилась слабой ...

                Если б не в кругу двигалась она –

                Далеко ушла бы!

 

                Стрелка на оси – белка в колесе:

                Ни пути, ни цели.

                Если б не в кругу двигались мы все –

                Сколько б мы успели ...

 

                Дел привычных власть, слов привычных связь:

                Верность, долг, обычай.

                Время под стеклом дремлет, не боясь,

                Что уйдёт добыча.

 

Листья этого года

 

 Листья этого года

                            ещё так малы,

 Что в своих колыбельках,

                            спелёнаты, спят.

 Листья прошлого года –

                            серее золы.

 Листья прошлого века

                            в пространстве летят.

 Вместе с ветром ночным

                             залетев в наши сны,

 Нам столетние листья

                             в тоске шелестят,

 Как прекрасен был сад

                             их далёкой весны,

 Как тревожна гроза,

                             как жесток листопад.

 Чуть один замолчит,

                             начинает другой

 Старый высохший лист

                             ту же песню твердить:

 Про цветенье садов,

                             и про ветер тугой,

 И про осени поздней

                             косые дожди.

 Что нам жалобы листьев?

                             И мы не вечны.

 Те же ливни и наш

                             заливают костёр.

 Век спустя, может быть,

                             я приду в чьи-то сны –

 Не такой я тогда

                             заведу разговор.

 Всё, что знала и видела,

                             я оценю,

 На клубок намотаю

                             дорог моих нить.

 Как любить – научу,

                             как терпеть – объясню,

 Что – отстаивать,

                             в чём – никого не винить!

 …Вот и пробил мой час.

                             В лёгком белом плаще

 Без звонка, без ключей

                             я в дома захожу.

 Мне открыты секреты

                             людей и вещей.

 Я явилась из вечности.

                             Что я скажу?

 Ночь в июне ясна,

                             как в мои времена,

 Наползает такой же

                             туман на шоссе.

 Только белый мой плащ –

                             из того полотна,

 Что не может намокнуть

                             в холодной росе.

 Никогда

                             не примять мне травы на лугу,

 Не спугнуть лягушонка

                             на мокрой тропе –

 Я лишь видеть, и слышать,

                             и помнить могу,

 И о главном сказать

                             до рассвета успеть.

 Что ж молчу я,

                             завязки плаща теребя?

 Неужели забыла

                             земные слова?

 Время дорого!

                             Тихо, почти про себя,

 Начинаю с усилием:

                             "Будь я жива,

 Я бы..."  Сердце вдруг стукнуло:

                             смотрит в окно

 Светлым оком распахнутым

                             белая ночь!

 "Я б тогда..." Сердце бьётся!

                             Оно не должно.

 Стало страшно мне. Мама!

                             "Забудь меня, дочь," –

 Тихий голос сказал...

                             Мама!  Где ты сейчас?

 Ты всегда приходила,

                             когда я звала!..

 Тишина...

                             И слова, точно слёзы из глаз,

 Прорвались,

                             и в смятении я начала

 Лепетать

                             о безоблачном детстве моем,

 О зелёных лугах,

                             о звенящих дождях,

 И о первой грозе,

                             постучавшей в мой дом,

 Прошумевшей тревожно

                             листвою в садах,

 И о грозах других,

                             ибо жизнь – это бой,

 И о том, как конец

                             неизбежный жесток –

 Позабыв, что об этом

                             всё скажет любой

 Под ногами шуршащий опавший

                             листок...

 

Если жить мы будем тысячу лет

 

  Если жить мы будем тысячу лет

  Или даже тысячу сто –

  Всё равно не скажем, что смерти нет.

  К смерти надо привыкнуть. Пойти ей вслед.

  Усадить с собою за стол.

 

  С ней в трамвае ехать плечо к плечу,

  Когда давят со всех сторон,

  Так прижаться к собственному палачу,

  Что не знать, где ты, а где он.

 

  Разглядеть сквозь дрожь, сквозь слепящий страх,

  Как спокойны Смерти черты,

  Отразиться в чёрных её глазах

  На поверхности пустоты.

 

  В них прямая в кольца закруглена,

  В вечность вытянут интервал.

  Между двух мгновений – провал без дна.

  Он всё время существовал!

 

  Мы всё шли по сомкнутым остриям,

  Их не чувствуя башмаком,

  Над бессчётным множеством узких ям,

  По секундам, вставшим торчком –

 

  А теперь в испуге схватились за

  Хрупкий миг, надломленный штрих !..

  Не затем ли мрак мне омыл глаза,

  Чтобы свет проявился в них ?

 

  Слух залепит вязкая тишина,

  Ротовую замажет щель –

  Чтобы стала мне наконец слышна

  Моя собственная свирель.

 

  А за ней и скрипки заговорят,

  Всё отчётливей, всё звучней !

  Может быть, у нас ещё будет ряд

  Драгоценных трёхмерных дней.

 

  Я ещё увижу чистейший снег

  Сквозь дрожанье счастливых слёз,

  Я от счастья с шага сорвусь на бег,

  Как и мой ликующий пёс.

 

  Вместе с ним над бездной небытия

  Мы оставим искристый след,

  И мгновений тонкие острия

  Нас не ранят. Выдержат. Простоят

  Ещё сто и тысячу лет.

 

Ничего не понимают зеркала

   Ничего не понимают зеркала!

   В светлом блеске я всё та же, что была.

   Только в сумерки оконное стекло

   Мои беды отразило, как смогло,

 

   Поместив в свою прозрачную страну

   Снег, меня, дорогу, комнату, луну

   И меня от этажерки до дверей

   Прострочившую цепочку фонарей.

 

   На лице моём садовые кусты

   Прорисовывают новые черты,

   И светящееся круглое пятно

   Из-за тучи мне на лоб наведено.

 

   Что за тени, что за блики, что за связь,

   Что за лики проявляются, двоясь?

   Что такое видят эти, а не те –

   В ярком свете, на зеркальной чистоте?

 

Неужели из робкой нежности

                Неужели из робкой нежности,

                                           из малька,

                из икринки, приклеившейся ко дну,

                вышло ЭТО? Уж слишком, господи, велика

                пучеглазая рыбина! Всё. Тону!

 

                По воде плывут щепки, веточки, стебельки,

                задевают мою короткую тень.

                Странно думать "Тону!", когда под ногой мостки,

                а по берегу дым лиловый –

                                          сирень...

 

                Солнце растеклось, как раздавленное яйцо,

                Небо – в перьях из ангельского крыла.

                В шевелюру сиреневую уткнёшь лицо,

                а оттуда – разгневанная пчела.

 

                Как басовая потревоженная струна,

                прогудит, затихая... Смотри не смажь

                непросохшую краску!

                                    ещё она

                жарким мёдом течет из цветочных чаш,

                золотыми нитями тянется по траве –

                но разваливается узор цветной!

                Небо съёживается. Волны,

                                         огромных две,

                две ладони смыкаются надо мной.

 

                Створки раковины. Холодные лепестки.

                Нежность, слишком кроткая, чтобы помочь –

                светлячок, которого выпустить из руки

                было жалко, а стало

                                    совсем невмочь.

 

                Что же делать, если и днём он светится так,

                что укрыться мне негде от чьих-то глаз!

                На ладони жёсткой,

                                   готовой сжаться в кулак,

                жизнь моя в комочек медузовый собралась...

 

 

Вверх по лестнице черной

                Вверх по лестнице чёрной,

                                         той самой,

                                                   одна.

                По перилам ладонь – как по рельсам.

                Двор – замёрзший колодец в квадрате окна.

                Под окном радиатор –

                                     погрейся...

 

                Как здесь тихо... Но форточка дрогнет, скрипя.

                Дрогнет воздух,

                               и в сумраке зыбком

                Сгусток мрака в углу я приму за тебя –

                И поникну, увидев ошибку.

 

                И пойму, что однажды,

                                     окно заслоня,

                Повторяющий тень дорогую

                Сгусток мрака так плотно обнимет меня,

                Что уйти от него не смогу я.

 

 

Ночь вывернула город наизнанку

                Ночь вывернула город наизнанку,

                В рулон скатала пёстрые холсты.

                К прохожим приставали, как цыганки,

                Корнями вверх торчащие кусты.

 

                Царапнув небо поздними огнями,

                Дома перевернулись, в грунт ушли.

                Пустырь порос ветвистыми тенями,

                Пропитанными сыростью земли.

 

                И я сама была под белой кожей

                Черней моих расширенных зрачков,

                И небо было вывернуто тоже

                Наружу грязным мехом облаков.

 

                Расправив складки облачного меха,

                В нём, как вино, плескалась синева.

                Она звездой сквозь малую прореху

                Просвечивала, видная едва.

 

                Я к ней не испытала притяженья:

                Не в голубом была я на балу!

                Во мне, рассыпав дрожь преображенья,

                Ночь взорвалась, разбрызгивая мглу.

 

                С ресниц пыльца осыпалась цветная.

                Я разглядела: в пальцах темноты

                Живым лучом скользит игла стальная

                И вышивает – кажется, цветы!

 

                Слепой узор, сплетенье нитей тайных –

                Изнанка тех цветов, что не видны,

                – И блеск звезды, единственной, случайной,

                Соединившей обе стороны.

 

 

Все происходит непонятно как

                Всё происходит непонятно как.

                Вот человек, как будто бы не близкий,

                Но он – как повторяющийся знак

                В ещё не расшифрованной записке,

                Который начинаешь узнавать,

                И рисовать задумчиво в тетради,

                И смысл глубокий в нём подозревать,

                На линии загадочные глядя.

                И вот уже ему отведена

                Особая, заветная страница,

                И роль его хотя и не ясна,

                Но, кажется, готова проясниться!

                Ещё не страшен плен его ветвей,

                Ещё душа вольна – но всё знакомей

                Рисунок приподнявшихся бровей,

                Восторг и боль несущих на изломе!

                На гребне набегающей волны,

                На острие сверкающего клина,

                На крыльях птиц – в предутренние сны,

                В ночной полёт, тревожный и недлинный!

                Как он нашёл, чужой, пещеру ту,

                Где стены осыпаются с шуршаньем,

                Откуда сны летучими мышами

                Бесшумно вылетают в темноту?

                И почему черты его лица

                Так резко процарапывают душу,

                Что след глубокий острого резца

                Грозит узоры прежние разрушить?

                Похорони вопрос под языком,

                Молчи!.. Но вопросительным изгибом

                Ты загипнотизирован, как рыба –

                Коварно изогнувшимся крючком.

                За нитку будешь выдернут, как зуб,

                Забьёшь хвостом о берег, задыхаясь!

                Когда слова во рту пересыхают –

                Их тяжесть только губы снимут с губ.

                Земля качнётся с севера на юг,

                В колодцах глаз плеснётся голубое –

                И знак, недорисованный тобою,

                Порхнув с листа, умчится из-под рук!

 

Мы снегом и льдом зарастаем

                Мы снегом и льдом зарастаем,

                Становимся снегом и льдом.

                Уже никогда не оттаем,

                Уже никуда не уйдём.

 

                Две снежные глыбы – мы оба,

                Арктическим скалам родня.

                В неправильной формы сугробах

                Тебя не узнать и меня.

 

                Но тот, кто увидит случайно

                Застывшие рядом тела,

                Прочтёт нашу бывшую тайну,

                Очищенную добела.

 

                Уверенно, весело, точно

                Двух тел соразмерный изгиб

                Он вырубит (если захочет)

                Из белых расплывшихся глыб –

 

                И двое, возникнув оттуда,

                Увидятся льдинками глаз!..

                Но эти создания будут

                Совсем непохожи на нас.

 

То ли в облаке, то ли в огне

                То ли в облаке, то ли в огне,

                В светлом круге с размытой границей

                Я повисла, и сердце во мне

                Бьётся так, что готово разбиться!

 

                И биения грозного звук,

                Натолкнувшись на зыбкие стены,

                Возвращается в замкнутый круг,

                Отражённый, озлобленный, пленный!

 

                Он меня настигает одну,

                Знать не хочет, откуда он вышел.

                Оглушённая, я в нем тону

                И ни грома, ни звона не слышу.

 

                Вместо плеска воды о мостки,

                Вместо голоса старого друга –

                Только собственной крови толчки,

                Всё быстрее бегущей по кругу!

 

                Я такого движенья полна,

                Что сама – шевельнуться не в силах.

                С головою меня тишина

                Одеялом тяжёлым накрыла.

 

                Слышать только себя – не хочу!

                В одиноком горячечном бденье –

                Как от ночи я день отличу,

                Как я взлёт отличу от паденья?

 

                Фотографию в руки возьму,

                Полюбуюсь улыбкой притворной ...

                Все оттенки цветов ни к чему,

                Если белое выглядит чёрным.

 

                Чёрно-белые сны наяву ...

                Словно клавиши перебираю.

                То ли в облаке влажном плыву,

                То ли в пламени жестком сгораю.

 

 

Снежинке весело лететь

                Снежинке весело лететь,

                В морозном воздухе кружиться,

                Но так ли весело – блестеть

                Холодной каплей на ресницах?

 

                Воображать себя звездой,

                Полет счастливый ускоряя,

                И долететь – и стать водой,

                Теряя форму, жизнь теряя!

 

                Растратить силы не в борьбе,

                А в тихом таянье бесцветном!

                Узнать, что не было в тебе

                Ни кванта собственного света,

 

                И что никто тебя не ждет

                Под вечер в звездном хороводе,

                И что душа твоя войдет

                В круговорот воды в природе!

 

                Короче век, конец – грубей,

                Удел – ничтожней, чем казалось.

                Не так бы жаль ... Но о себе

                Потечь слезой – какая малость!

 

Длинной своею когтистой лапою

                Длинной своею когтистой лапою

                Воспоминание обо мне

                Изредка ночью тебя царапает,

                Мягко подкрадываясь во сне.

 

                А на меня иногда спускается

                Плавно, как облако или шар,

                Мысль о тебе – и не откликается

                Мыслям другим в этот час душа.

 

                Снова проваливаюсь во времени,

                Путаю нити добра и зла.

                Если бы люди были деревьями,

                Я бы рябиной тогда была.

 

                Все потеряв до листа последнего,

                Не ожидая извне тепла,

                Кровь неостывшую в кисти бледные

                Я бы по капле перелила.

 

                Выше любви красоту ценила бы,

                Выше огня – чистоту снегов.

                Под отвердевшей корой хранила бы

                Веру в жестоких моих богов,

 

                Боль принимала, как откровение –

                И понимала бы, что я лгу.

                ... Сладкий и горестный дар забвения.

                Красные ягоды на снегу.

 

 

С годами и любовь пережита...

 

С годами и любовь пережита,

И ненависть угасла с нею вместе.

Тебя без гнева вспоминает та,

Что столько лет всё думала о мести.

 

Она давно не плачет по ночам,

Сухие щёки выцвели, обвисли.

В её поблёкших старческих очах

Текут неспешно старческие мысли.

 

В закатный час по мысленной реке,

Вечерним низким солнцем освещённой,

Ты проплываешь в лёгком челноке,

Ничьей любовью не отягощённом.

 

Не торопясь, плывут за челноком

Воскресших писем мокрые страницы,

Но буквам, чей рисунок так знаком,

Уже нельзя в слова соединиться.

 

Они напрасно стали бы тянуть

Друг к другу тонких линий окончанья:

Их не связать теперь, как не вернуть

Рассыпавшейся музыке звучанья.

 

Как жалко, что нельзя восстановить

Разбитую на паузы и звуки

Мелодию надежды и любви,

Симфонию страданий и разлуки!

 

Как жаль, что с постаревшего лица

Нельзя стереть морщины и заботы!

Она тебя не позабыла, что ты ...

Но ты в ней растворился до конца.

 

Её душа спокойна и ясна,

Она на море спящее похожа.

Ты – соль его. Волну поднять не можешь –

Но море всё просолено до дна.

 

 

Сонной тяжестью пустоты

                Сонной тяжестью пустоты

                Давит на окна ночь.

                Той, которой нужен не ты –

                Чем ты можешь помочь?

 

                Сама себя заключает в плен.

                Зашторивает окно.

                Скользящий взгляд на экранах стен

                Высвечивает кино.

 

                Ты в кадр досадной помехой лишь,

                Ненужной тенью войдешь.

                Чем жажду иссохшей земли утолишь,

                Если ты – не дождь?

 

                Каким щитом отразишь удар

                Бесплотной тьмы, человек?

                Чем остудишь пылающих листьев жар,

                Если ты – не снег?

 

                Ночные слипшиеся часы –

                На этой жизни, а той...

                Что можешь бросить ты на весы

                Против чаши пустой?

 

 

 

 

 

 

 

---

Комментарии читателей:

• Юлия Александрова

  24.09.2013 20:30:35

  Ты настоящий филолог! Стихи...трудно подобрать незамыленное определение...они настоящие, родные. Хорошо, что ты их явила свету, нам. Это ниточка и в наше прошлое. Вспоминай и нас, уфимских филологов.

Комментарии читателей:

• Юлия Александрова

  24.09.2013 20:30:35

  Ты настоящий филолог! Стихи...трудно подобрать незамыленное определение...они настоящие, родные. Хорошо, что ты их явила свету, нам. Это ниточка и в наше прошлое. Вспоминай и нас, уфимских филологов.