ВЕРА ЕВГЕНЬЕВНА ЛАВРЕНТЬЕВА: «И ВОТ ТАМ, НА ОСТАНОВКЕ,

ВСЕГДА СИДЕЛ МИХАИЛ АЛЕКСЕЕВИЧ…»

 

Родилась в 1902 году в Цюрихе, где ее мама, профессор биологии В.М. Данчакова, занималась преподаванием. В 1926 году Данчакову (уже из США) пригласили в Москву – организовать новый биологический институт. В Москве в 1928-м году Вера Евгеньевна, кстати, тоже биолог, познакомилась с Михаилом Алексеевичем Лаврентьевым – математиком, будущим организатором науки в Сибири.

 

 

«В юности я жила в Останкино, – рассказывала позже Вера Евгеньевна, – а работала в институте Навашина. Около Виндавского (Рижского) вокзала мне надо было пересаживаться на другой трамвай. И вот там, на остановке, на каменной тумбочке, каких уже давно в Москве нет, всегда сидел Михаил Алексеевич. Он провожал меня от вокзала до Пятницкой. И как-то признался, что одну из своих самых талантливых, лучших, оригинальных задач решил, когда ждал меня, сидя на этой тумбочке…»

В 1936 году Вера Евгеньевна получила официальную бумагу, из которой следовало, что она, как американская подданная, должна в течение трех суток покинуть СССР. Заполняя необходимые анкеты, на вопрос, почему она хочет стать советской гражданкой, Вера Евгеньевна ответила тремя словами: «Любовь к Родине».

Видимо, этого вполне хватило.

В 1957 году Вера Евгеньевна без колебаний отправилась за мужем в Новосибирск. Аборигены Золотой долины до сих пор вспоминают необыкновенно дружелюбную атмосферу дома Лаврентьевых, еженедельные воскресные обеды «у бабы Веры», ее постоянную помощь при решении любых проблем. Наталья Притвиц не случайно писала в своей поэме «Долиниада»:

 

Есть дом один – совсем обычный, Ничем от прочих не отличный… Где в час любой полно народа И полная во всем свобода: Кто хочет – пьет, кто хочет – ест, И всем всегда хватает мест, Где вечно писк и гомон детский, Где скучных церемоний светских, По счастью, и в помине нет, И где Лаврентьев – просто Дед…

 

Вера Евгеньевна организовала в городке неофициальный детский сад.

«Городское начальство считало наше поселение незаконным и вредным, – писал в своих замечательных «Опытах жизни» Михаил Алексеевич Лаврентьев. – Мне сказали: “Мы пришлем трактор, чтобы снести твою рухлядь (барак)”. Я ответил, что ничего из этого не выйдет; такими угрозами у нас в Золотой долине мамы пугают малых деток: “Не будешь есть кашу, придет злой дядя и сломает наш дом”. После этого разговора к нам прислали инспектора по детским садам. После осмотра “объекта” инспектор сказал Вере Евгеньевне: “По правилам ваш детский сад надо закрыть, но многие детсады в городе могут позавидовать вашему…”»

И далее: «Жена регулярно занималась с молодежью у нас дома английским языком. Каждому полагалось перед приходом побриться и надеть чистую рубашку. Вера Евгеньевна снабжала учеников новыми книгами. Как раз в это время я получил из Америки в подарок книгу “Море вокруг нас”. Она нам была особенно интересна, так как мы занимались рядом морских проблем (цунами и другими), поэтому было задумано коллективно перевести ее на русский язык…»

Вера Евгеньевна свободно владела английским, французским, немецким языками. Немало сделала она для того, чтобы в городке возникла школа с английским уклоном. Приходя в школу, разговаривала с учителями и детьми только по-английски. Убеждала (и успешно) Михаила Алексеевича: надо чаще создавать возможности для молодых ученых бывать за рубежом, знакомиться с культурой этих стран, а не только с наукой. Кстати и за генетиков она заступалась, не понаслышке зная о их проблемах. Вдова академика Д.К. Беляева позже вспоминала: «Именно Вера Евгеньевна помогла Михаилу Алексеевичу оценить значение генетики». Что в общем и не удивительно, – ведь мать ее была крупным биологом и одно время работала в лаборатории Т.Х. Моргана.

«Место “первой леди”, – писала Замира Ибрагимова, многие годы дружившая с Верой Евгеньевной, – досталось ей не по прихоти слепого случая, это было именно её место – по праву умной, доброй, незаурядной личности… Она не выносила безделья. Она прекрасно готовила, изобретательно вязала. С утра – свежие газеты, по вечерам – французские романы и английские детективы… Была щедра, посмеивалась над собой: “Подарила друзьям вязальную машину, думала – вот-вот помру. А сама живу. Сейчас машина бы пригодилась…”»

«Она не прощала людям лжи, клеветы, подхалимства, несправедливости к униженным, – писал о Вере Евгеньевне академик О.А. Богомолец. – Но не выступала и “борцом за правду”, не вступала в споры с недостойными ее уровня оппонентами. В какой-то степени она была ангелом-хранителем Михаила Алексеевича, выручавшим его из некоторых бытовых неприятностей, в которые он мог попасть, как говорится, по простоте душевной. У Михаила Алексеевича был обширный круг знакомых – ученые, поклонники его таланта. Но были и примазавшиеся карьеристы и жулики, спекулировавшие на своем с ним знакомстве. От них она его и уберегала…»

В 1975 году Лаврентьевы уехали в Москву. Но после смерти Михаила Алексеевича Вера Евгеньевна вернулась в Академгородок. Грустно, но даже самая счастливая жизнь не вечна.

«Скудная вдовья пенсия. Персональную получала недолго, – пала жертвой “борьбы с привилегиями”, – писала о Вере Евгеньевне Замира Ибрагимова. – Богатства никакого – не то поколение. То крыша в домике потечет, то мыши не дают заснуть, даже со снотворным. То крылечко так снегом заметет, что не выйти. Одна. В избушке на краю оврага. И только на ночь запиралась на символический замок. Могла бы жить у сына, академика Михаила Михаиловича Лаврентьева. С внуками и правнучкой. В большой теплой семье. Не захотела. Точно обет дала хранить тепло их с Дедом очага, сколько сможет». И хранила – с поразительным мужеством и достоинством.

 

 

 

ВЕРА АВГУСТОВНА ЛОТАР-ШЕВЧЕНКО: «ЖИЗНЬ, В КОТОРОЙ ЕСТЬ БАХ, БЛАГОСЛОВЕННА…»

 

 

Родилась в 1901 году в Турине.

Отец — физик и математик, профессор Сорбонны.

Мать в той же Сорбонне преподавала мировую литературу.

Училась в Париже у Альфреда Корто, затем в Венской академии музыки. В двенадцать лет дебютировала с оркестром под руководством Артуро Тосканини. Окончив обучение, как пианистка гастролировала по городам Европы и Америки. Вышла замуж. К сожалению, замужество не удалось. Муж — врач и музыкант — слишком ревниво относился к ее выступлениям. В итоге Вера Августовна ушла из дома, а в 1936 году встретила сотрудника советского торгпредства Владимира Шевченко. Вместе они уехали в СССР, где Вера Августовна продолжила музыкальные выступления. Но идиллии не случилось: в 1938 году Владимира Шевченко арестовали. Попытки помочь мужу привели к аресту самой Веры Августовны. В 1941 году она попала в ГУЛАГ — получила восемь лет лишения свободы и пять лет поражения в правах. Срок отбывала на Сахалине, затем в Севураллаге. Но даже там Вера Августовна не хотела забывать о музыке. В холодном бараке выцарапывала на нарах фортепианную клавиатуру и беззвучно «проигрывала» на ней любимые мелодии.

Из заключения вышла в 1954 году. В нижнем Тагиле директор музыкальной школы не сразу поверил, что когда-то она окончила Парижскую консерваторию, но на работу принял. Затем Вера Августовна работала в Свердловской филармонии, в Драматическом театре; позже переехала в Барнаул.

В Барнауле Вере Августовне повезло.

На ее концерте оказался корреспондент «Комсомольской правды» С. Соловейчик.

«Я приехал в Барнаул в ночь на воскресенье и утром пошел побродить по городу, — писал он в очерке, напечатанном в «Комсомольской правде» 19 декабря 1965 года. — Афиша: в доме политпросвещения концерт солистки Алтайской филармонии. В программе — Сезар Франк, Равель и двадцать четыре прелюдии Клода Дебюсси. Трудная, редкая программа. Я подивился мужеству Алтайской филармонии — кому из пианистов под силу такой концерт? — купил билет и с любопытством стал ждать вечера. Нас оказалось в зале 53 человека. Я посчитал. А зал большой, на пятьсот мест. Перед началом концерта ведущий попросил слушателей сесть поближе и сказал несколько слов о музыке французских импрессионистов. Потом вышла пианистка. Высокая, немолодая женщина. Коротко подстриженные рыжие волосы, решительные движения, какие бывают у опытных женщин-врачей. Она посмотрела в пустой зал с добродушной грустью, даже чуть виновато, потом также смущенно сменила качавшийся стул и стала играть. Три раза в жизни испытал я фантастическое ощущение, будто впервые слышу фортепьянную музыку, а все, что было до того, — не музыка. Первый раз — на концерте Святослава Рихтера. Второй раз — когда услышал запись бетховенской “Авроры” в исполнении Артура Шнабеля. И третий — здесь, в Барнауле…»

«Пианистка не отдавалась музыке, — писал журналист. — Она была над нею, выше нее. Она играла, быть может, самую изысканную и поэтическую музыку на свете. “Лодка среди океана”, “Долина звонов”, “Печальные птицы”, “Игра воды”. Это Равель. “Следы на снегу”, “Затонувший собор”, “Девушка с волосами цвета льна”. Это Дебюсси. И, сохраняя изысканность и поэтичность, пианистка в то же время была строга, даже холодновата. Нет, это вовсе не походило на демонстрацию музыки, как могут понять меня, это была сама музыка. Но своей отрешенностью, “отодвинутостью” артистка раскрывала самый современный образ музыкального мышления. Она отделилась от той опасной грани, за которой чувство переходит в сентиментальность, красота – в красивость, и ни разу, нигде, ни в одной фразе эту грань не переступила, достигая, однако, высшего накала чувства и показывая красоту у самого ее предела. Я ведь не знал в тот вечер, что судьба привела меня на концерт пианистки, чьей игрой наслаждались слушатели Парижа, Нью-Йорка, Сан-Франциско, Рио-де-Жанейро, Буэнос-Айреса, Берлина, Брюсселя…»

Статья в «Комсомолке» попала на глаза известному математику, одному из основоположников кибернетики Алексею Андреевичу Ляпунову. И он (и не только он) сделал все для того, чтобы перевезти Веру Августовну в Новосибирск — в Академгородок. Теперь она начала концертировать в Новосибирской консерватории. А затем и в Москве, в Ленинграде, в Киеве, в Горьком… В доме Ляпуновых (Алексей Андреевич и его жена хорошо говорили по-французски) Вера Августовна быстро стала совсем своим человеком, даже рояль был куплен специально для нее.

«Вера Августовна садилась за инструмент и часами играла, — вспоминала Ольга Николаевна Марчук, близко дружившая с Лотар-Шевченко. — Поразительно, как ей удалось сохранить хорошую технику игры и в голове держать сотни сложнейших музыкальных произведений. Я не знаю, может быть, Ляпуновы имели или достали для нее все эти ноты, а может, она их помнила все эти долгие (тринадцать лет) годы заключения… В те годы она играла в Москве, Ленинграде, Киеве и в других городах, и везде имела успех. На сцену выходила пожилая сутулая дама в черном бархатном платье. Ее волосы были почти оранжевого цвета, ибо хна не прокрашивала её седины. В ответ на аплодисменты неловко кланялась и садилась за инструмент. И из-под скрюченных пальцев раздавались мощные и дивные мелодии. Некоторые вещи она играла не совсем обычно. Например, ее трактовка Шопена не совпадала с классической. Она считала, что Шопена надо играть более мажорно, более эмоционально…»

На предложения родственников и друзей вернуться во Францию, Вера Августовна отвечала: «Это было бы предательством памяти русских женщин, помогавших мне выжить в лагерях». Знаменитая актриса Анни Жирардо, сыгравшая главную роль в фильме режиссера Валерия Ахадова «Руфь» (1989), посвященном судьбе В.А. Лотар-Шевченко, так разъясняла название фильма: «Это один день из жизни женщины, которая, подобно библейской Руфи, не пожелала покинуть родину убитого мужа».

В Доме ученых Вера Августовна играла любимые ею музыкальные пьесы Баха, Клода Дебюсси, Бетховена, Шопена, снова Баха. Она никогда не преподавала музыку — на это у нее не было времени. Она играла.

Умерла Вера Августовна 10 декабря 1982 года. Так и ушла из жизни с клеймом «судимая», и реабилитирована была только посмертно. На памятнике Вере Августовне выбиты слова: «Жизнь, в которой есть Бах, благословенна».

С 2005 года в Новосибирске и Екатеринбурге проходит Международный конкурс пианистов имени Лотар-Шевченко.

 

 

ПЕЛАГЕЯ ЯКОВЛЕВНА КОЧИНА: «ХОТЕЛА БЫ ЗАНЯТЬСЯ ТЕОРИЕЙ ЧИСЕЛ…»

 

 

Математик, механик, крупный специалист в области гидродинамики. Академик АН СССР. Прожила замечательную долгую жизнь (1899-1999).

«Родилась первого мая, — вспоминала Пелагея Яковлевна. — Но когда наша страна перешла на новое летоисчисление, пришлось “испортить” день рождения, перенеся его на тринадцатое. А крестили меня четвертого мая. Так как в этот день по календарю значилась святая Пелагея, то я и получила имя, доставившее мне в молодости много огорчений…»

Из села Покровского Астраханской губернии отец, счетовод, перевез семью в Петербург, чтобы дать детям образование. Окончив там женскую гимназию, Пелагея Яковлевна поступила на Бестужевские женские курсы, позднее слившиеся с Петроградским университетом. В 1921 году блестяще окончила физико-математический факультет. В 1925 году вышла замуж за Николая Евграфовича Кочина — будущего академика.

В воспоминаниях Пелагеи Яковлевны всё значимо, в них нет ничего неважного.

«Во время совместной жизни, — писала она, — у нас с Николаем Евграфовичем быстро установились одинаковые взгляды на разные житейские обстоятельства… Была развита самокритика – модное тогда слово. Мы, например, отмечали у себя признаки скупости, приобретенной, по-видимому, в трудные и голодные годы. Я не могла выбросить кусочек хлеба, так как мама говорила нам, детям, что хлеб выбрасывать грех… Наши работы всегда писались на каких-нибудь клочках бумаги, на обратной стороне машинописного листа. Первые работы Николая Евграфовича вообще были написаны на обратной стороне бланков аптеки профессора Пеля с сыновьями. Нам жалко было выбросить какую-нибудь безделицу, экономили в некоторых случаях копейки. Но когда к нам приходили даже незнакомые люди с просьбой дать денег, мы никому не отказывали…»

В 1940 году Пелагея Яковлевна защитила докторскую диссертацию. В 1946 году была избрана членом-корреспондентом АН СССР. При голосовании Пелагея Яковлевна набрала одинаковое число голосов с известным математиком А.А. Дородницыным, но тот благородно снял свою кандидатуру, чтобы обеспечить ее избрание.

С 1958 года — действительный член АН СССР.

В том же 1958 году Пелагея Яковлевна приняла приглашение Михаила Алексеевича Лаврентьева переехать в Новосибирск, в строящийся там научный городок.

«Когда мы в первый раз, — вспоминала Пелагея Яковлевна, — выехали на место строительства Академгородка, там еще расстилалась тайга: рыли котлован для фундамента первого здания – Института гидродинамики. Внизу, в долине речки Зырянки, разместились временные лаборатории, склады оборудования и т.д. Осенью долина расцветилась золотыми красками — отсюда и название. Причем так стали называть не только саму долину, но и прилегающую к ней местность…»

«На начальном периоде нашей жизни в Академгородке мне запомнилось, как мы встречали Д.Д. Шостаковича, который приехал на съезд композиторов, проходивший в Новосибирске. С.Л. Соболев привез его из города в мою маленькую квартирку, где мы попили чаю и поговорили о наших общих знакомых. Потом поехали в коттедж Ильи Нестеровича Векуа, где уже собрались гости для встречи с любимым композитором, а на следующий день Дмитрию Дмитриевичу была показана электронная счетная машина в Вычислительном центре, которая специально для него исполнила “Барыню” и еще какой-то несложный мотив — побочные изобретения молодых сотрудников…»

С 1959 по 1970 годы Пелагея Яковлевна заведовала отделом Института гидродинамики.

Одновременно руководила кафедрой теоретической механики НГУ. «Ходить на работу мне было нетрудно, — вспоминала она. — Институт гидродинамики от улицы Терешковой был совсем близко. Иногда случалось застревать в сугробах снега, но всегда кто-нибудь из сотрудников, проходивших мимо, вытаскивал меня из сугроба…»

Много лет Пелагея Яковлевна возглавляла Комиссию по использованию и охране водных ресурсов Сибири, глубоко занималась вопросами мелиорации Западной Сибири, но в 1970 году из-за нездоровья вынуждена была вернуться в Москву — на должность заведующей отделом математических методов механики Института проблем механики АН СССР.

С 1987 года — советник при дирекции Института проблем механики АН СССР.

Юмор никогда не изменял Пелагее Яковлевне. На вопрос, однажды заданный ей журналисткой: «Что еще, кроме приложений к гидродинамике, привлекает Вас в математике?», — она, не задумываясь, ответила: «Хотела бы заняться теорией чисел». И, улыбнувшись, пояснила: «Это единственная область математики, еще не запятнавшая себя приложениями».

В 1994 году, накануне своего 95-летия, Пелагея Яковлевна давала интервью московскому телевидению. Разговор перешел на поэзию — Рабиндранат Тагор… Пушкин… «А Вы сами можете прочесть что-нибудь из Пушкина?» — заинтересовалась ведущая. Пелагея Яковлевна с большим удовольствием (и, конечно, с грустным намеком) процитировала: «Еще одно последнее сказанье…»

Научные заслуги Пелагеи Яковлевны были по достоинству оценены и коллегами, и Правительством. Орден Трудового Красного Знамени (1945), Сталинская премия (1946), Орден Ленина (1953, 1960, 1967, в 1969 году вместе со званием Героя Социалистического Труда), Орден Октябрьской революции (1975), Орден Дружбы народов (1979), Золотая медаль им. Келдыша (1996), Орден «За заслуги перед Отечеством» III степени (1999).

В честь Пелагеи Яковлевны и её мужа назван астероид 6763 — малая планета «Кочины». Она была редактором первого собрания сочинений Софии Васильевны Ковалевской. Сибирским отделением РАН учреждена специальная премия им. академика П.Я. Кочиной — за выдающиеся работы в области механики подземных вод и водных проблем, а так же истории науки. Она много писала о таких замечательных ученых, как Н.Н. Павловский, И.М. Виноградов, В.В. Голубев, О.Ю. Шмидт, А.А. Фридман, многих других. А отдельную книгу она посвятила своему мужу — академику Николаю Евграфовичу Кочину.

 

 

ЛЮДМИЛА НИКОЛАЕВНА ИВАНОВА: «НАУЧНАЯ ШКОЛА — ЭТО РАЗВИТИЕ ИДЕЙ…»

 

Родилась в Новосибирске. 

В 1953 году окончила медицинский институт.

В 1968 году возглавила лабораторию физиологической генетики Института цитологии и генетики СО РАН и кафедру физиологии НГУ. Доктор медицинских наук, профессор. С 1991 года — член-корреспондент, с 1997 года — действительный член Российской Академии наук.

Читала лекции по физиологии человека, занималась изучением механизмов регуляции водно-электролитного баланса, водно-электролитным гомеостазом, а также молекулярными и генетическими механизмами гормональной регуляции водно-электролитного баланса у млекопитающих. Под ее руководством велись сложные работы по оценке последствий неблагоприятных антропогенных воздействий на озере Байкал и в тех районах Алтая, которые в свое время подверглись загрязнению при испытании ядерных устройств на Семипалатинском полигоне. Автор и соавтор более двухсот пятидесяти статей и трех коллективных монографий. Под руководством Людмилы Николаевны защищено 26 кандидатских и 4 докторских диссертации. Заслуженный работник высшей школы РФ. Лауреат премии РАН им. Л.А. Орбели, ордена Почета за многолетнюю успешную работу. Тем не менее, на вопрос дотошной новосибирской журналистки, чем бы она занималась, не случись такого увлечения физиологией, Людмила Николаевна без раздумий ответила: «Физикой! Я физикой еще в школе интересовалась. И пошла в мединститут, считая, что физика в дальнейшем обязательно должна найти применение в медицине».

«Людмила Николаевна — исследователь самого высокого современного уровня, — писала об академике Ивановой ее давняя коллега Нина Константиновна Попова. — Она никогда не работала ради карьеры. Это не тот тип человека. В основе ее удачно сложившейся судьбы лежит последовательный интерес к науке, а не к карьере. Несмотря на постоянный, со студенческой скамьи, интерес к достаточно узкой теме по исследованию почек, Людмила Николаевна за тридцать лет стала ученым очень широкого профиля. К ней постоянно обращались различные группы ученых, в результате чего было проведено много совместных исследований».

«А что такое научная школа академика Ивановой?»

«Научная школа — это развитие идей. Людмила Николаевна нашла свой собственный путь. Она прошла путь настоящего ученого, который в принципе должен сохранять последовательность, интересоваться наукой».

«А изменения представлений о развитии науки не выработали у ученых нашего времени какой-то иной взгляд на науку?»

«Нет. В целом, нет, — отвечала на этот вопрос Людмила Николаевна. — Основная задача науки остается все та же — познание закономерностей развития мира. Это относится к ученым всех областей. Правда, сегодня наука очень специализировалась в связи с новыми возможностями, с новыми подходами к изучению, скажем, той же физиологии. Сегодня все увлечены исследованиями на молекулярном уровне. Это очень необходимый период. И все-таки, исследуя молекулярные события на уровне отдельных внутриклеточных звеньев, надо иметь в виду конечную задачу — выяснение того, каким образом все это реализуется в функцию клетки, в поведение органа и целого организма. Это, конечно, задача будущего — объединить, интегрировать исследования молекулярного уровня, чтобы понять, что же все-таки происходит на уровне всего организма. Это такие сложнейшие процессы, когда всё объединяется в единую махину, в координируемую систему, четко регулируемую, приспособленную к условиям внешней среды. Понять, как все эти молекулярные события реализуются в функции — вот главная задача!»

«Мне нравится литература. Мне нравятся книги с психологическим аспектом, — не без юмора сказала она в одном интервью. — С удовольствием читаю Агату Кристи на английском языке. Кстати, на английском она воспринимается гораздо лучше, чем в переводах. И любимый герой при этом у меня не мисс Марпл, а Пуаро. Именно Пуаро! Он такой прекрасный логик, такой профессионал! Его размышления от начала до конца логичны и выверены».

«Я в последнее время заинтересовалась биографиями великих людей — Рафаэля, Леонардо да Винчи. Оказывается, Леонардо очень многое начинал и не заканчивал. У него колоссальное количество незаконченных работ!»

Так может удивляться человек, хорошо знающий цену начинаниям.

«Есть одна точка зрения, суть которой меня сначала поразила, а потом я поняла, что в ней много верного. Смысл ее можно сформулировать так: слишком большая талантливость, невероятная широта интересов Леонардо да Винчи фактически оказались ему во вред. Если бы с его гениальным мозгом, с его мощным умом он был более узким специалистом и занялся бы чем-нибудь конкретным, он бы, наверное, лучше реализовался. Ведь из того, что он конструировал, ни одна модель не была практически реализована. Всё — постфактум. И в памяти человечества Леонардо остался как образец колоссальных возможностей мозга, как пример того, насколько изобретателен может быть человек. А вот Эдисон, изобретший электрическую лампочку, сделал для человечества в некотором смысле больше, чем Леонардо да Винчи…»

Радушие и открытость Людмилы Николаевны необыкновенны.

Возраст ей не помеха. Для нее даже лыжи до сих пор — еще не прошлое.

А еще есть сауна с подружками, где можно поговорить и о Леонардо, и о детективах, и о путешествиях, и о друзьях, и просто о новостях Академгородка — самого прекрасного места для прекрасных людей. Таких, как сама Людмила Николаевна!

 

 

ЗОЯ СОФРОНЬЕВНА НИКОРО: «ЭТО МОЯ НЕПОВТОРИМАЯ ЖИЗНЬ…»

 

 

Родилась 9 февраля 1904 года в Петербурге.

Генетик, специалист в области общей и популяционной генетики.

Детские и гимназические годы провела в городе Измаил (Молдавия), куда мать с тремя дочерьми переехала после развода с мужем. Круг интересов Зои Софроньевны в юности был широк, что помогло ей в будущем: прежде всего — музыка, философия, математика. Замечательная наблюдательность Зои Софроньевны восхищает. «Отец Дионисий, молодой и красивый, — вспоминала она через много лет. — Заканчивая воскресную литургию, он выходил на амвон без креста в руках, выставлял вперед две своих лапы и командовал гимназисткам противным голосом: подходите по парам. Мы подходили, и он совал под нос одной левую, другой правую лапу. Жаль, никто ни разу не догадался ее укусить».

В 1922 году поступила на факультет агрономии и зоотехнии Петроградского сельскохозяйственного института. По окончании института работала зоотехником в городе Себеж Псковской губернии, затем заведовала государственным свиным заводом в совхозе Подберезье под Витебском. Попав в 1929 году в Ленинград на Всесоюзный съезд генетиков и селекционеров, Зоя Софроньевна познакомилась со своим будущим мужем генетиком Павлом Романовичем Леперером. Именно он посоветовал ей перейти на работу в Центральную генетическую станцию, расположенную недалеко от Москвы. ЦГС в то время возглавлял Н.К. Кольцов. У него работали выдающиеся генетики: С.С. Четвериков, С.М. Гершензон, Д.Д. Ромашов, А.С. Серебровский, Б.Н. Васин, П.Ф. Рокицкий, В.С. Кирпичников. Зое Софроньевне удалось устроиться на станцию в качестве практикантки без зарплаты. Но когда в 1930 году ЦГС влилась во вновь созданный Всесоюзный институт животноводства, Зое Софроньевне пришлось уволиться. Родился ребенок, квартиры в Москве не было. К счастью, пришло приглашение от Б.Н. Васина, зав кафедрой генетики и селекции в Институте пушного звероводства Наркомвнешторга.

С 1932 по 1942 годы Зоя Софроньевна — доцент, зав кафедрой генетики и селекции Горьковского государственного университета. Когда в 1935 году руководство университета решило пригласить на работу С.С. Четверикова, только что вернувшегося из ссылки, Зоя Софроньевна сама предложила ему занять ее место. А когда возникла необходимость пригласить еще одного очень нужного для университета специалиста, Зоя Софроньевна уступила ему часть своей доцентской ставки. Трудно поверить в подобный альтруизм, но так было.

В годы войны работала районным зоотехником в городе Курмыш Горьковской области. С 1944 по 1948 годы — старший научный сотрудник, затем зав сектором селекции дубового шелкопряда на шелководческой станции в Харьковской области.

Августовская сессия ВАСХНИЛ (1948) резко изменила жизнь З.С. Никоро.

В связи с несогласием с теоретическими положениями академика Т.Д. Лысенко, ее, как и многих других советских генетиков, лишили возможности заниматься наукой. На руках и на попечении Зои Софроньевны в это время находилось пять детей (двое приемных). Она переехала в город детства Измаил, и там работала педагогом-воспитателем в детском туберкулезном санатории, баянистом в базовом матросском клубе, аккомпаниатором Дворца пионеров, пианисткой эстрадного оркестра ресторана «Голубой Дунай»…

К счастью, времена менялись. В 1957 году академик Н.П. Дубинин пригласил Зою Софроньевну в организующийся в новосибирском Академгородке Институт цитологии и генетики.

До самой кончины (1984) Зоя Софроньевна жила и работала в Академгородке.

С февраля 1958 года она старший научный сотрудник, с 1963 по 1971 годы — зав лабораторией генетических основ селекции животных, а с 1971 по 1978 годы — зав лабораторией генетики популяций. Затем она продолжала работу в лаборатории как старший научный сотрудник. «Зоя Софроньевна запомнилась многим как худенькая старушка, медленно идущая по коридору института, — чуть согнувшись, с руками за спину, правая за локоть поддерживает левую, – вспоминал доктор биологических наук М. Голубовский. — Хотя она и не любила внешних проявлений “слабого пола”, — всегда оставалась женщиной и проявляла чисто женское неравнодушие ко всему небанальному, самобытному, красивому. “Посмотрите, какая у него арийская внешность”, – с восторгом говорила об одном красавце математическом генетике с прямым носом и белокурой копной волос. “Откуда вы взяли такие цыганские нахальные глаза?” — поддевала другого. И третьему: “Вы читали рассказы Мопассана? Если нет, тогда вы не знаете, что такое усы у мужчины и для чего они вам…”»

Академик В.К. Шумный вспоминал: «Мы с женой снимали комнату рядом с домом, в котором жила Зоя Софроньевна. В ее окне свет часто горел до утра. Зеленый абажур на подоконнике, склоненная голова над книгами, словарями, неизменный “Беломор”…»

В Академгородке Зоя Софроньевна написала во всех смыслах замечательную книгу воспоминаний – «Это моя неповторимая жизнь» («Akademia», Москва, 2005).

Награждена Орденом «Знак Почета», медалями, почетным знаком «Заслуженный ветеран Сибирского отделения АН СССР».

Кандидат биологических наук, доцент — вот все ее научные регалии.

Но она относилась к тем счастливым людям, для которых главное — результаты в науке. Те результаты, которые одинаково высоко будут оценены и друзьями, и оппонентами.

 

На фото — группа исследователей на опорном пункте по выведение моновальтинной породы дубового шелкопряд, 40-е годы. Слева направо: С.С. Четвериков, З.С. Никоро, В.Э. Флес.

 

 

ОЛЬГА НИКОЛАЕВНА МАРЧУК: «НО ЭТИ УЧЕНЫЕ ВМЕСТЕ СОВЕРШИЛИ ВЕЛИКИЙ ПОДВИГ…»

 

Окончила химический факультет ЛГУ.

«Мы жили в Москве, — вспоминала она позже в своей книге «Девочка из провинции». — Сначала муж (будущий академик Г.И. Марчук) учился в аспирантуре, а я работала на урановом заводе, в цехе, где получали радий. Потом нас послали в «почтовый ящик», где проектировали, рассчитывали и строили первую атомную электростанцию в мире. Под руководством моего мужа был создан метод расчета ядерных реакторов, и были рассчитаны массы большинства делящихся материалов… Я же в этом новом городе атомной энергетики сначала работала в радиохимической лаборатории, а потом стала преподавать во вновь созданном Обнинском политехникуме…»

В 1962 году вместе с мужем Гурием Ивановичем Марчуком переехала в Академгородок, где в совсем еще молодом университете работала на кафедре радиохимии. Совместно с А.В. Николаевым, Ю.А. Афанасьевым и другими создала учебник «Краткий курс радиохимии». Избиралась в депутаты городского Совета (два созыва). Занимаясь наукой, воспитывая трех сыновей (все стали математиками), всеми силами помогая мужу, сменившему на посту Председателя Сибирского Отделения Академии наук СССР академика М.А. Лаврентьева, Ольга Николаевна никогда не забывала о прекрасном «мире за окном». Она писала картины и акварели, с которых и сейчас смотрит на нас природа Золотой долины тех лет. Выпустила несколько интереснейших мемуарных книг.

Ольга Николаевна близко наблюдала деятельность почти всех великих и крупных ученых Академгородка — энергичных создателей сибирской науки. Портретам, написанным ею, позавидует любой журналист. «Высокий, не очень складный мужчина, — писала она об академике М.А. Лаврентьеве. — Крупная голова с небольшой залысиной покрыта серовато-рыжими волосами, сосем еще не седыми. Он носил роговые очки. Его большой рот, казалось, был наполнен зубами в большем количестве, чем следует…»

«Кругом шла стройка. Рубили просеки на месте будущих улиц. Пользуясь летней погодой, строители завезли краны, оборудование, стройматериалы. Но вот странное дело: из Москвы оборудование уходило, а на стройплощадку не приходило. Начальник строительства видел причины, но не мог прекратить безобразия. Тогда он пожаловался Лаврентьеву, и тот поехал к первому секретарю обкома. В разговоре выяснилось, что ни секретарь обкома, ни другие руководители области не верили в успех создания большой науки в Сибири. И не верили в то, что академики и другие ученые добровольно покинули Москву и отправились в Сибирь. Секретарь обкома так и сказал Лаврентьеву: “Да, мы забрали материалы и машины. Я не знаю, за какие грехи тебя сюда прислали, добровольно-то из Москвы в Сибирь никто не едет, но если твое дело стоящее, то материалов дадут еще, а если нестоящее – значит, мы правильно поступили…”»

«Чтобы совсем не одичать в лесу, — вспоминала Ольга Николаевна, — иногда мы устраивали культпоездки в Новосибирск, в театры. Для этого выделялся автобус. Ездили на “Дон-Кихота”, “Веселую вдову”, “Иркутскую историю” и другие спектакли. Весной 1961 года в конференц-зале Института геологии открыли клуб СО АН. Теперь можно было ходить в кино…»

Вместе с женой академика Векуа устроила в Академгородке некое первое подобие будущего Дома ученых — в девятикомнатном коттедже М.А. Лаврентьева, который практически пустовал. «Мы поговорили с женами ведущих научных работников, и почти все они захотели стать членами этого клуба. Мы стали устраивать вечера отдыха. Членские взносы тратили на оплату угощения. Каждую субботу ученые со своими женами (у женщин появилась возможность показывать свои наряды) приходили в 26-й коттедж. В стороне стоял чайный стол с тортами, пирожными и конфетами. Если кто-то хотел выпить спиртного, то у официантки можно было за отдельную плату купить коньяк, шампанское, сухое вино и бутерброды. Люди приходили увидеться, поговорить, одним словом — пообщаться. Иногда танцевали, а иногда просили Георгия Сергеевича Мигиренко спеть нам что-нибудь, и он хорошо поставленным баритоном с удовольствием пел песни или арии из опер. Если в Городке появлялась интересная личность, мы приглашали ее тоже на нашу субботу…» Наверное, большая история так и пишется.

«Не всегда наши большие ученые поступали согласно правилам большой морали, — признавалась в своей книге «Сибирский феномен» Ольга Николаевна. — Я совсем не хотела их лакировать. Они не идеалы. Они люди со всеми человеческими достоинствами и недостатками. Но эти ученые вместе совершили великий подвиг и создали за короткое время большую науку в Сибири…» В немалой степени и потому, что рядом с ними были их жены.

 

 

КИРА АРКАДЬЕВНА СОБОЛЕВСКАЯ: «ТРАВЫ – ЭТО ЖЕ ПОЭЗИЯ…»

 

 

 

«Страшно даже подумать, как фашисты ограбили нас интеллектуально, — вспоминала свою юность Кира Аркадьевна. — Война смяла, сожгла сотни тысяч судеб. Я, к сожалению, не смогла пойти на фронт — болела. Молодые должны знать о наших страданиях. Я голодала: разве это еда – полкило чёрного хлеба и кипяток без сахара? Или пшённый суп в университетской столовке, в котором, как мы шутили, была ложка крупы на ведро воды. Я мёрзла в нетопленной квартире — не было дров. И тряслась на сорокаградусных томских морозах в старом пальтишке…».

В 1937 году Кира Аркадьевна с отличием окончила Томский государственный университет по специальности «ботаника» и была оставлена при Гербарии в качестве ассистента. А 24 апреля 1944 года в трудовой книжке Киры Аркадьевны появилась запись: «Назначить старшим научным сотрудником Медико-биологического Института Западно-Сибирского филиала АН СССР». Ботанический сад являлся тогда подразделением этого института. Тогда же, в 1944 году, Кира Аркадьевна начала экспедиционную работу в Туве, как раз вошедшей в состав СССР. Именно в Туве раскрылись ее научные и организационные возможности.

Именно в Туве посчастливилось ей открыть несколько новых видов растений.

Растительный мир Кира Аркадьевна боготворила. При всей сложности своего характера, запомнившегося многим, она никогда не теряла восхищения, даже удивления перед природой. «Травы, — писала Кира Аркадьевна, – это же поэзия. Легенды о них народом сложены, в каждой сказке то «одолень-трава», то всесильная «богородская травка», то цветущий алым огнём папоротник. Богатыри чем лечили раны? Травами! Трава «володушка» скромненькая такая, почти незаметная, но какая в ней силища! Она укрепляет капилляры, помогает при лучевой болезни, при смертельно опасных кровоизлияниях. А сколько ещё на земле трав, чья спасительная сила, чья польза для человека ещё неведомы? Значит, надо их найти!»

Маршруты экспедиций, организованных Кирой Аркадьевной, пролегали в труднодоступных, неизученных областях Тувы, куда можно было добраться только верхом. «Что касается хребта Цаган-Шибету и горного узла Монгун-Тайга, — говорилось в одном из отзывов на ее работы, — то их исследование и описание является вообще новостью в ботанической литературе».

В 1950 году защитила докторскую диссертацию.

В 1961 году получила приглашение на работу в ленинградский Ботанический институт, но академик М.А. Лаврентьев сумел уговорить Киру Аркадьевну возглавить ботанический сад в Новосибирске. До 1964 года Ботанический сад располагался в Заельцовском районе, занимая территорию в 232 гектара. Там были разбиты дендрарий, георгинарий, экспозиции и коллекции травянистых растений. Но в 1964 году Президиум СО АН СССР постановил перенести ЦСБС в Академгородок. Там сад, собственно, стал отдельным исследовательским учреждением.

Здесь, в стенах своего (она действительно считала его своим) института Кира Аркадьевна создавала теорию интродукции, составляла первую оригинальную карту растительности Тувы, работала над внедрением в народное хозяйство потенциально продовольственных, лекарственных и декоративных дикоросов, организовывала работу над Красными книгами многих сибирских регионов, отстаивала экологические приоритеты как член Совета ботанических садов СССР. Итогом ее научной деятельности стали крупные монографии — «Редкие и исчезающие растения Сибири» (1980), «Красная книга: Редкие и исчезающие виды флоры СССР, нуждающиеся в охране» (1981), «Интродукция растений Сибири и Дальнего Востока» (1983), «Редкие и исчезающие виды природной флоры СССР, культивируемые в ботанических садах» (1983), «Исчезающие растения Сибири в интродукции» (1984), «Интродукция растений в Сибири», и другие.

Параллельно научной деятельности Кира Аркадьевна активно занималась общественной: входила в состав Комитета советских женщин, работала в нескольких международных научных и женских организациях. Конечно, деятельность ее достаточно ограничивалась действовавшими в те годы общепринятыми идеологическими нормами, но таково было время. Увлеченная своим прямым делом, Кира Аркадьевна сделала очень многое. Да и как могло быть иначе?

«Травы – это же поэзия».

 

 

МАРИНА МИХАЙЛОВНА ГРОМЫКО: «КАКУЮ РОССИЮ МЫ ПОТЕРЯЛИ…»

 

 

Родилась в Минске.

Этнограф, историк, доктор исторических наук.

В 1950 году окончила МГУ. Там же проходила аспирантуру.

В 1954-1959 годах — младший научный сотрудник кафедры средних веков Исторического факультета Московского университета. С 1959 года — старший научный сотрудник Постоянной комиссии по общественным наукам СО АН СССР. В 1962-1969 годах преподавала в Новосибирском государственном университете, заведовала сектором в Институте истории, филологии и философии Сибирского отделения. В 1969–1977 годах — старший научный сотрудник Института истории, филологии и философии. Основатель и главный редактор научного православного журнала «Традиции и современность». Вела и ведет исследования в рамках программы «Православие в народной жизни». Лауреат Государственной премии РФ (1993), премии Памяти митрополита Макария (Булгакова) — за монографию «О воззрениях русского народа» (2001).

«Особо следует сказать о Марине Михайловне Громыко, — писал доктор исторических наук В.Л. Соскин. — Ее появление в нашем кругу знаменовало утверждение своего рода нового метода формирования гуманитарных учреждений. Скажу прямо, больших кадровых “вливаний” эти учреждения никогда не имели. “Остаточный” принцип обеспечения культуры и соответствующих наук носил всеобщий характер. Поэтому следовало пользоваться любым случаем, чтобы пополнить свои ряды. И здесь обнаружилась специфическая лазейка. Выяснилось, что жены некоторых ученых, приглашенных для работы в наш научный центр, являются по образованию гуманитариями. Их следовало трудоустраивать либо за счет ставок Президиума, либо конкретных институтов. Марина Михайловна как раз и оказалась в числе подобных претендентов, каковых было немало и впоследствии. К счастью, она была не только женой, но еще и специалистом высокого класса. Ученица академика С.Д. Сказкина, она прошла хорошую школу в московских академических учреждениях. К тому же, что очень важно, у нас оказались близкими мировоззренческие ориентации и общественные взгляды. В итоге возникло полное взаимопонимание и доверие — основа для плодотворной работы…»

Книга Марины Михайловны «Мир русской деревни», изданная в Москве в 1991 году, произвела самый настоящий фурор. Ее читали как детектив, за нею гонялись.

И до сих пор читатели возвращаются к ней на многих сетевых форумах.

«Решения на сходе в русской деревне принимались в жарких спорах, но единогласно, — удивляется один. — Люди вполне понимали и принимали ответственность за принятые ими решения. Ничья хата не была с краю…»

«Очень редкая книга, — указывает другой. — В ней с выкладками из огромнейшего фактического материала доказывается совсем не то, о чем рассказывали нам при советской власти про крестьян и наши деревни, про их жизнь, уклад, культуру, образование. Оказывается, множество крестьян были вполне грамотными и образованными людьми, даже специальные деньги выделялись на их образование, на создание деревенских библиотек, на многое другое…»

«Мощная книга! — восклицает третий. — Не сухой нечитаемый научный язык, а живой, хотя при этом каждая фраза научно обосновывается. Правда, удивило название, — ведь намного шире дана информация. Она не замыкается одними только деревнями, а взята вся Россия целиком. Также удивило, что целая глава посвящена Совести, — около сотни страниц….»

И даже такие мнения высказывались:

«Российскую империю XIX века мы привыкли представлять по произведениям Пушкина, Достоевского, Некрасова. Но наши глубокоуважаемые и горячо любимые авторы не смогли дать картину настоящей народной жизни… Книга Марины Громыко “Мир русской деревни” — почти единственная, приоткрывающая правильный ответ на вопрос: какую Россию мы потеряли…»

«Марину Громыко я знаю с детства, — писала философ Т.В. Барчунова. — Я запомнила ее высокой статной женщиной аристократического вида. Она является одним из наиболее знаменитых специалистов по русскому крестьянству, долгое время жила в новосибирском Академгородке, где практически всю свою жизнь провела и я. Входила в местную элиту, так как, во-первых, сама очень быстро сделала академическую карьеру, а во-вторых, ее первый муж, член-корреспондент Академии наук Н.А. Желтухин, был одним из ведущих ученых нашего научного центра. Она принадлежала также и к диссидентствующим кругам. В 1968 году подписала знаменитое “Письмо сорока шести” в Верховный Суд и Прокуратуру СССР с требованием гласности, которая, по мнению “подписантов”, не соблюдалась в политических процессах…»

Поистине у каждого своя судьба.

Марина Михайловна вернулась в Москву.

Второй ее муж — церковный староста. Религия занимает много места в ее жизни.

Но это все — очень личные вещи. Духовный мир каждого человека всегда сложен и своеобразен, и всегда строится по-своему. Впрочем, как бы он ни строился, мы должны относиться к нему с уважением.

 

На фото из архива СО РАН — М.М. Громыко и В.Л. Соскин.

 

 

ЕЛЕНА ЕВГЕНЬЕВНА ЛИТАСОВА: «Я ПОНЯЛА, В ЧЕМ СМЫСЛ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ЖИЗНИ…»

 

 

Родилась в городе Тетюхе Приморского края.

В 1948 году поступила в Иркутский мединститут.

«Я никогда не мечтала быть врачом, — рассказала Елена Евгеньевна в 2007 году корреспонденту газеты «Николаевский проспект». — Я просто всегда знала, что буду им. Семья сумела воспитать во мне даже философское отношение к жизни. Воспринимать любые знания, любые жизненные ситуации как часть глобального целого. Философия очень помогла в моем становлении в качестве хирурга. Ведь сердце — это один из органов человеческого организма, и к любым болезням нужно всегда подходить с этой точки зрения, комплексно решая задачи лечения пациентов. Я думаю, в будущем медицинские проблемы станут предметом изучения философов…»

Доктор медицинских наук, член-корреспондент РАМН, академик РАЕН, профессор, почетный директор Новосибирского научно-исследовательского института патологии кровообращения им. академика Е.Н. Мешалкина. Автор 27 авторских свидетельств и 57 патентов на изобретения, более чем 550 научных статей и 7 монографий. Заслуженный деятель науки Российской Федерации. Первый Лауреат премии «Призвание» (2007) в номинации «За верность профессии».

В кардиохирургию Елена Евгеньевна пришла с опытом общей хирургии.

В Иркутске она создала отделение урологии на базе городской клиники, изучила бронхо-легочную хирургию и гематологию, много раз ассистировала при нейрохирургических операциях. «При осмотре пациента я не могу удовлетвориться простой констатацией того, что у него, предположим, повредился какой-то сосуд. Я должна узнать об этом человеке всё с самого рождения, чтобы понять причину, почему именно этот сосуд оказался поврежденным».

В 1966 году была избрана по конкурсу младшим научным сотрудником НИИПК и переехала в Новосибирск. Там наставником ее, а впоследствии и мужем, стал академик Е.Н. Мешалкин. Под его руководством в 1973 году Елена Евгеньевна защитила кандидатскую диссертацию, а через десять лет в Вильнюсе — докторскую.

Тысячи проведенных операций, создание новых методов диагностики и лечения сердечно-сосудистых заболеваний, руководство Институтом в самые сложные для отечественного здравоохранения кризисные 90-е годы…

«Оглядываясь назад, — говорит Елена Евгеньевна, — я вспоминаю свою жизнь как непрерывную работу, на пределе человеческих сил. Но работа хирурга — это сначала работа мысли, а уже потом — физический труд. Мне действительно приходилось очень много работать, чтобы выдерживать жесточайшую конкуренцию. Работать и руками, и головой. Мужчина в кардиохирургии еще может как-то пробиться, раздвигая своих конкурентов плечами, а женщина все должна доказывать делами. Поэтому, когда меня спрашивают, как в моей профессии добиться признания, я говорю: больше думай!»

Елена Евгеньевн сумела отстоять позиции своего уникального коллектива, внесла собственный вклад в разработку кардиохирургических технологий, воспитала два поколения сердечно-сосудистых хирургов, в чьи руки, собственно, и передала бесценное наследие академика Е.Н. Мешалкина — один из крупнейших кардиохирургических центров страны.

В годы практической работы Елены Евгеньевны в силу несовершенства анестезиологических технологий того времени многие операции проходили в условиях постоянного дефицита времени, требовали огромных умственных и физических усилий, сильнейшей концентрации и напряжения, но талантливые руки Елены Евгеньевны спасли тысячи маленьких пациентов. Она работала нежно, деликатно, она неотрывно чувствовала хрупкий и тонкий материал детских, ослабленных болезнью сердец.

«Я поняла, в чем смысл жизни, — сказала в одном из своих интервью Елена Евгеньевна. – В самосовершенствовании. В спасении собственной души. А это значит — делать добро. Я провела около 10 000 операций, и если не видела человеческой души, то часто ощущала ее присутствие. Я многое поняла в этой жизни и сегодня точно знаю, что смерть уносит только человеческую плоть. Душа, или космическая энергия, остается. И очень важно для нас, чтобы эта энергия несла добро…»

В 1999 году Елена Евгеньевна оставила институт и сосредоточилась на консультативной и просветительской работе. Многолетняя её работа отмечена орденом Трудового Красного Знамени, медалью «За доблестный труд», двумя медалями ВДНХ, большой медалью Токийского университета.

В книге «О школе Е.Н. Мешалкина (философские аспекты деятельности ученого)» Елена Евгеньевна внимательно исследовала основные пути реализации творчества ученого: роль личности, проблема выбора, философские и общечеловеческие позиции, другими словами, всё то, что, собственно, и приводит талантливого человека к успеху.

 

 

НАТАЛИЯ ДМИТРИЕВНА СПИРИНА: «СВОЮ СУДЬБУ МЫ КАЖДЫЙ ЧАС СЛАГАЕМ НАШИМИ РУКАМИ…»

 

 Родилась 4 мая 1911 года в Харбине (Китай).

Окончила там гимназию и Высшую музыкальную школу.

В 1959 году по репатриации приехала на Родину, жила и трудилась в Новосибирске.

Общественный деятель, поэт, основатель Сибирского Рериховского Общества (1991), инициатор создания музеев Н.К. Рериха в Новосибирске и на Алтае — в селе Верхний Уймон. Глубокое изучение наследия великой семьи Рерихов определило основные интересы Наталии Дмитриевны. Она встречалась с С.Н. Рерихом, сотрудничала с рериховедами США и Австралии. Много лет работала под духовным руководством Б.Н. Абрамова, одного из учеников Николая Константиновича Рериха. Совместно с академиком А.П. Окладниковым организовала в 1976 г. научно-общественные «Рериховские чтения», которые продолжаются до сих пор, основала и была редактором художественно-иллюстрированного журнала «Восход» (ранее «Перед Восходом»).

Полюбив поэзию с ранних лет, «как только стала понимать слово», Наталия Дмитриевна пронесла эту любовь через всю жизнь. Её удивительное поэтическое дарование раскрылось в начале 1940-х годов, когда она познакомилась с «мировой этической системой знаний» — Учением Живой Этики, принесённым человечеству великой семьёй Рерихов. Книги Учения оказались в полном созвучии с её духовными исканиями.

«Те, кто был знаком с Наталией Дмитриевной, — писала И.И. Сереброва, сотрудница Музея Н.К. Рериха, работавшая с Наталией Дмитриевной последние годы, — никогда не видели на её глазах слёз. Она не была сентиментальной, но когда речь заходила о трагической судьбе русских поэтов Цветаевой, Гумилёва, Лермонтова, — в её голосе чувствовались слёзы. Она сострадала… она горевала об их преждевременной кончине… она говорила о том, что человечество должно бережно относиться к своим поэтам…»

«Словно жемчужины в волшебный ларец, — писала руководитель издательства Музея Н.К. Рериха Н.М. Кочергина, — отбирала Наталия Дмитриевна всё лучшее, что находила у самых разных поэтов. Это началось ещё в Харбине, на заре её юности, и продолжалось всю жизнь… Конечно, у неё были любимые поэты. Так, она часто цитировала и Пушкина, и Лермонтова, тем не менее, Лермонтова выделяла больше, чаще к нему обращалась, чаще вспоминала. Как-то я спросила: “Почему именно Лермонтов?” Наталия Дмитриевна ответила очень просто: “Потому что больше звучит, сердцу ближе”. Позже я стала понимать, почему именно Лермонтов больше звучит, сердцу ближе. Для неё всё творчество Лермонтова было пронизано высокой духовностью… Так же и Гумилёв — по степени постоянного возвращения к этому имени… Наталия Дмитриевна знала большое количество стихов Гумилёва, рассказывала много о нём самом. Для меня всё это было ново, я слушала с огромным интересом и неизменным восхищением. Гумилев не только открылся мне как великолепный мастер слова, но стал близким и дорогим человеком. У Наталии Дмитриевны была привезённая из Харбина книга его стихов, перепечатанная на машинке…»

Поэзия для Наталии Дмитриевны стала сутью жизни.

Всё нам назначено. Всё наше. И наши — дальние миры, Вселенской Красоты дары И Знаний огненная чаша. Кто дерзновенью своему Границ не ставит — всё тому; И светом путь его украшен!

«Разговор о качестве стихов, — вспоминала И.И. Сереброва, — зачастую заходил, когда Наталия Дмитриевна получала письма со стихами начинающих авторов. Она изумлялась: почему люди не хотят трудиться? Вот им “пришёл” в голову стих, они записали его и думают, что больше ничего с ним не надо делать. Она говорила: “Если бы я так относилась к поэтическому творчеству, то у меня было бы совсем мало написано, ведь нередко приходит буквально одно слово или строка, над всем остальным нужно трудиться. При этом нужно изучать правила стихосложения, читать, как пишут другие авторы. Любое мастерство всегда нуждается в росте, в шлифовке, в повышении своего уровня”».

«Понятие Культуры многогранно, — писала Наталия Дмитриевна в 1991 году, — и охватывает всю жизнь от её земных проявлений и до духовных высот. Если мы не начнём строить Культуру на земле, среди обычной жизни, среди повседневного обихода, мы не построим её и в духе. Ведь любое здание начинает сооружаться с фундамента, а не с крыши или купола…

Культура начинается с человека. Если человек не культурен, о какой культуре может идти речь? Кто её будет создавать? Потому в Живой Этике всё начинается с человека и жизни, которую он творит вокруг себя… Кого можно именовать культурным человеком? Кто-то может быть образованным, умным, добрым, талантливым, даже гениальным, и всё равно он может при этом не быть культурным. Значит, для этого требуется совокупность качеств, делающих человека таковым… Умение думать в первую очередь о других — из этого проистекает и доброта, и сочувствие, и стремление помочь, и забота, и терпимость, и терпение, и выдержка… Святослав Рерих призывает каждый день стать немного добрее, делать свою повседневную работу сегодня лучше, чем вчера, а завтра лучше, чем сегодня. Это тоже шаг к культуре, к сочетанию жизни и красоты…»

10 января 2004 года Наталия Дмитриевна ушла от нас.

На доме, где она жила в Академгородке, теперь установлена мемориальная доска.

И остались её наставления. Остались стихи.

В каждом сердце живом есть цветок сокровенный. Не поверх, а в глубины свой взор устремим – И за мраком увидим сверкающий мир, И за тленным почувствуем образ нетленный!

 

 

ЕЛЕНА КОНСТАНТИНОВНА РОМОДАНОВСКАЯ: «УСПЕТЬ СДЕЛАТЬ ВСЁ, ЧТО ЗАДУМАНО…»

 

Родилась в Ленинграде.

Школу окончила в Новосибирске.

Училась в ЛГУ, проходила аспирантуру в ИРЛИ.

Член-корреспондент РАН (1991), доктор филологических наук, профессор.

Занимается древнерусской литературой, в том числе русской сибирской литературой XVII–XVIII вв., переводной литературой XVII в., историей сюжетов русской литературы с XI по XX век. Опубликовано более 200 научных работ, в том числе 4 монографии. Руководит созданием «Словаря сюжетов и мотивов русской литературы». Главный редактор «Сибирского филологического журнала», зам главного редактора серии «Памятники фольклора народов Сибири и Дальнего Востока» – крупнейшего проекта в мировой практике изучения фольклора.

С 1962 года — в Академгородке. С 1965 года организовывала (и сама в них участвовала) многие археографические экспедиции — за древними книгами к сибирским старообрядцам. А такая работа требует опыта, внимательности к людям, многих душевных сил.

Защитила кандидатскую (1968) и докторскую (1988) диссертации.

«Я работаю в нашем институте, страшно сказать, пятьдесят лет, — сказала Елена Константиновна на своем юбилейном вечере. — Начинался наш институт с Сектора истории промышленности при Институте экономики, потом превратился в Отдел гуманитарных исследований, далее в Институт истории, филологии, философии, из которого выросли четыре самостоятельных института, тем не менее, сохраняющих дух одного коллектива. И я действительно прошла в нем, как и положено было в советских производственных романах, путь от лаборанта до директора института…»

Будучи еще аспиранткой, обнаружила первоисточник «Синодика Ермаковым казакам» — знаменитого памятника, основанного на воспоминаниях сподвижников знаменитого атамана, собранных по инициативе архиепископа Киприана. Академик Н.Н. Покровский заметил по этому поводу, что нельзя смотреть на такие находки, как всего лишь на факт архивного счастья, как на некий случайный фарт, везение, хотя рука у Елены Константиновны в этом смысле и, правда, легкая. Может, потому, что в жизни ей очень везло на замечательных учителей: В.М. Жирмунский, В.Я. Пропп, П.Н. Берков, Г.А. Бялый, Л.А. Дмитриев…

Тщательный текстологический анализ различных редакций Есиповской летописи и близких к ней памятников позволил Елене Константиновне сделать важный вывод об особом месте Погодинской редакции Есиповской летописи в самой ранней истории сибирского летописания и об особой роли во всем этом деле одного из сподвижников Ермака казака Черкаса Александрова.

В монографии «Русская литература на пороге нового времени» Елена Константиновна тщательно проследила становление осознанного истинного вымысла, получившего впоследствии свою реализацию в русской словесности в XVII веке. Вообще, в работах Елены Константиновны главное, а может, основное место занимает история сюжетов общерусской и мировой литературы.

А еще — десятки статей, вошедших в десятитомник «Памятников литературы Древней Руси».

А еще «Словарь сюжетов и мотивов русской литературы», который должен охватить литературные материалы России за весь период от Нестора до наших дней.

А еще «Словарь книжников и книжности Древней Руси»…

Особо привлекал и привлекает Елену Константиновну древнейший, но все еще малоизученный жанр притчи, оказавший огромное влияние не только на складывание русской средневековой жанровой системы, но и на формирование беллетристики в целом. Недаром работы Е.К. Ромодановской получила такой отклик в отечественном и зарубежном литературоведении.

Постоянно участвуя в заседаниях прославленного семинара Пушкинского Дома, руководимого вначале В.П. Адриановой-Перетц, а затем академиком Д.С.Лихачевым, Елена Константиновна не только усовершенствовала свою литературоведческую технику, получила незаменимый опыт текстолога, палеографа, филиграноведа, археографа, но и приобрела умение за каждой частной задачей видеть общерусскую и мировую проблематику.

Опытный, признанный педагог. Более двадцати лет преподавала в НГУ.

Сейчас читает лекции по древнерусской литературе в государственном педагогическом университете, руководит курсовыми и дипломными работами. Под ее руководством выполнена не одна кандидатская диссертация.

Награждена орденом Почета, орденом Дружбы, медалями.

За монографию «„Римские деяния“ на Руси» удостоена премии им. академика Д.С. Лихачева.

 

 

СВЕТЛАНА ПАВЛОВНА РОЖНОВА: «Я ЗАНИМАЛАСЬ ИДЕОЛОГИЧЕСКОЙ РАБОТОЙ, НО НИКОГДА НЕ БЫЛА ОДИОЗНЫМ ЧЕЛОВЕКОМ…»

 

 

 

Филолог. Окончила ЛГУ.

Учёбе в аспирантуре предпочла работу в Сибири: по совету студенческих друзей-математиков приехала в 1960 году в Академгородок.

Поначалу работала пионервожатой, поскольку старших классов в 130-ой школе еще не было. Но к концу года выпустила первый десятый класс в Академгородке — из шестнадцати человек. С 1963 года «рекрутирована» в школьный отдел райкома комсомола, который поначалу состоял из молодых сотрудников институтов СО РАН, что определяло демократический стиль его работы. Через год стала вторым секретарём райкома. Вместе со своим будущим мужем Германом Безносовым (Министром странных дел) принимала самое активное участие в работе знаменитого клуба Академгородка «Под интегралом» — занимала в нем пост вице-президента. Руководила литературным клубом-магазином «Гренада».

В 1968 году за подписание «письма 46-ти» была исключена из КПСС.

«Не знаю, — рассказывала позже Светлана Павловна, — подписала бы я это письмо, если бы не читала хроник 60-х годов самиздата, авторами которых были, в том числе, Добровольский, Гинзбург и Галансков. В самиздатовских статьях содержалась жёсткая правда о нашей действительности, которая не проникала в официальную прессу. Для меня это стало настоящим откровением. Кроме того, после хрущёвской оттепели нам было очень странно, что судебный процесс проводится в закрытом режиме. Тем более что по рукам ходили перепечатки стенограмм из суда…»

И далее: «Я занималась идеологической работой, но никогда не была одиозным человеком. Читала “Доктора Живаго”, “В круге первом”, “Раковый корпус”. Эти книги на меня произвели сильное впечатление. Когда я узнала о том, какие репрессии совершались и совершаются в нашей стране, эмоционально я была на стороне диссидентов… Из нашего института письмо подписали три человека – доктора наук Майя Ивановна Черемисина и Марина Михайловна Громыко и я, аспирантка первого курса. Они выступали на собрании, состоявшемся в институте, с большим достоинством, говорили, что каждый человек имеет право на собственное мнение. Мне осталось только присоединиться к ним…»

Подписание письма прервало научную карьеру Светланы Павловны (она в то время уже училась в аспирантуре Института истории, филологии и философии СО РАН), зато директора сразу трех школ городка предложили ей сотрудничество. Видимо, дар преподавания был отпущен Светлане Павловне в полной мере. Её любили и любят ученики и коллеги по сей день. Не прекращается дружба с выпускниками 1977 года — бывший 10 «в» класс неизменно собирается на встречи со своим Учителем. И не только в Новосибирске, но и в Москве, Париже, Риме.

В 1978 году Светлана Павловна пришла на работу в Институт истории и филологии — в отдел русской и советской литературы Сибири. Участвовала в завершении работы над двухтомником «Очерки русской литературы Сибири». Параллельно преподавала в НГУ, читала курс лекций в ФМШ. Вопросы образования всегда волновали, тревожили ее. «Сокращать до минимума преподавание предмета, который не просто образовывает “приспособленного к рыночной экономике” человека, а воспитывает духовно мыслящую и эстетически развитую личность на все времена, это ли не головотяпство с далеко идущими необратимыми последствиями? — задавалась она вопросом в 2003 году в статье, написанной совместно с Еленой Зольниковой («Вечерний Новосибирск»). — А вот что, несомненно, надо сокращать, так это телепередачи дурного вкуса и просто зловредные, которые нравственно развращают подростков, отучают их думать и правильно говорить на русском языке…»

Много труда вложила Светлана Павловна в научный проект «Памятники фольклора народов Сибири и Дальнего Востока». Зарубежными коллегами работа была оценена как «наиболее впечатляющая из всех гуманитарных проектов России 20-го века» (Ричард Дауенхауер, американский фольклорист). В 2001 году научный коллектив разработчиков и исполнителей издания «Памятников фольклора», в который входит и Светлана Павловна, был удостоен Государственной премии РФ в области науки и техники – за 18 изданных томов. Сейчас, в 2012 году, их 31, а планируется выпустить 60. Это фольклор бурятов, якутов, алтайцев, хакасов, шорцев, удэгейцев, тувинцев, ненцев, юкагиров, русских, белорусов…

Светлана Павловна руководит группой редакторов-русистов, готовящих к изданию перевод национальных текстов на русский язык. Благодаря её высокой филологической культуре и профессиональным усилиям основные научные принципы издания серии успешно воплощаются в практике перевода.

Учитель, учёный, общественный деятель и прекрасный человек.

Такими людьми с самого начала жил, прирастал и прирастать будет наш Академгородок.

 

 

НАТАЛЬЯ АЛЕКСЕЕВНА ПРИТВИЦ: «НЕ РАЗОРЯЙТЕ НОР И ГНЕЗД…»

 

Родилась в Ленинграде.

В 1954 году окончила Московский инженерно-строительный институт им. В.В. Куйбышева (факультет гидротехнического строительства), в 1957 году — аспирантуру по кафедре гидравлики.

Кандидат технических наук.

Член Союза журналистов СССР.

В 1970 году академик М.А. Лаврентьев пригласил Наталью Алексеевну в аппарат Президиума — на должность ученого секретаря Сибирского отделения АН СССР по связям с прессой, радио, телевидением, кино.

Делала литературную запись книги академика М.А. Лаврентьева «…Прирастать будет Сибирью» (1980, 1982). Составила сборник статей и выступлений М.А. Лаврентьева «Наука. Технический прогресс. Кадры.» (1980). Редактировала замечательную на все времена книгу «Академия наук СССР. Сибирское отделение. Хроника 1957–1982 гг.» (1982). Совместно с З.М. Ибрагимовой составила книгу «Треугольник Лаврентьева» (1989). Работала над книгами: В.А. Коптюг «Наука спасет человечество» (1997, совместно с В.Д. Ермиковым), «Академик Валентин Афанасьевич Коптюг» (1997, совместно с В.Д. Ермиковым и О.В. Подойницыной), «Век Лаврентьева» (2000, совместно с В.Д. Ермиковым и З.М. Ибрагимовой), «Эпоха Коптюга» (2001, совместно с В.Д. Ермиковым), «Научная династия Келей-Добрецовых» (2003, 2009).

Собрала интереснейший сборник воспоминаний старожилов Академгородка — «И забыть по-прежнему нельзя» (2007, совместно с Е.Н. Верховской и С.П. Рожновой). Работала над такими изданиями, как «Академия наук СССР. Сибирское отделение. Персональный состав. 1957–1982» (1982), «Российская академия наук. Сибирское отделение Стратегия лидеров» (2007, совместно с В.Д. Ермиковым и О.В. Подойницыной).

Участвовала в создании многочисленных буклетов, посвященных Сибирскому Отделению РАН, фотовыставок, первой экспозиции Музея истории СО РАН.

Награждена орденом «Знак Почета», медалью ордена «За заслуги перед Отечеством».

Вчитываясь в дневники (опубликованные) Натальей Алексеевной, буквально видишь, как рос, как формировался наш Академгородок.

«1959 г., 28 июня. Шесть–семь щитовых домиков на опушке леса, чуть в стороне бревенчатый домик Лаврентьева, а внизу, у самой Зырянки, временные лаборатории — все это и есть Золотая долина. С нее в прошлом году начался Академгородок…

Между домами — березы, молодые сосенки, трава полна цветов и солнечных бликов. Научные сотрудники ходят босиком и в майках, точно в доме отдыха. Но отдыха нет, и не предвидится. Только теперь я поняла, какие мы были лопухи, что до сих пор сидели в Москве. Здесь уже давно полным ходом идет работа… Живу в щитовом домике у Пелагеи Яковлевны Кочиной. Квартира академика обставлена причудливой смесью из чешского мебельного гарнитура “Аллон”, ящиков из-под яиц, апельсинов и химреактивов, в которых приехал багаж…»

 

Мороз! Какой стоит мороз! Кусает, щиплет он до слез, Он жалит, точно сотни ос. Чуть прозевал — готово дело, Уже пол-уха побелело И будет, так и знай, потом Светиться красным фонарем…

 

«Мороз действительно изрядный. Правда, хрупкая мечта Юры Фадеенко (минус 50) так и не сбылась: не хватило трех градусов. Лично меня удовлетворяет и то, что есть. Недавно обзавелась градусником и получила возможность экспериментально изучить термику своей комнаты. Обнаружила градиент температуры по вертикали — около нуля на полу и плюс 15 на уровне головы, а также в продольном направлении — от плюс 25 возле печки до минус 5 на окне… Печка у нас одна на две комнаты, топим ее по очереди: Володя Кудинов, проректор университета, и я. Делается это так. Сначала надо бежать к общественной куче угля, что посреди долины, и отбивать его ломом, если мороз, или откапывать из-под снега, если метель. Потом растопить дровами, забросить порцию угля, и тогда уж пойдет такой треск и жар, что любо–дорого…»

«1962 г., 10 июня. В институте все вкалывают. Ученого секретаря одолевают заботы по предстоящей выставке научных достижений. Строители вышли на финишную прямую и теперь жмут изо всех сил. Вот-вот будет сдан Институт математики. Дома поднимаются со сказочной быстротой, в лесу коттеджи растут как грибы после дождя. Микрорайон В радует глаз яркими красками. По дороге в Золотую долину появилось два магазина (никак не могу привыкнуть к виду витрин с манекенами в окружении леса). Благоустроены автобусные остановки, на улице Академической в одну ночь появились телефонные будки, и из них действительно можно звонить…»

Хранительницей назвал Наталью Алексеевну известный научный журналист Ролен Нотман. Можно добавить к этому, что она еще и многолетний летописец Академгородка. Не так часто можно вот так сразу, без всяких колебаний, назвать человека — чистым душой и благородным во всех отношениях. А Наталья Алексеевна такая. Она добра, она отзывчива. И при этом она самый, что ни на есть, сегодняшний, глубоко чувствующий человек. Достаточно вчитаться в строки ее знаменитой поэмы «Долиниада»:

 

Утихло все. Кругом темно, Не светится нигде окно, Лишь виден над долиной сонной При свете полуночных звезд К столбу навечно пригвожденный Призыв, что ясен, строг и прост: «Не разоряйте нор и гнезд!»

 

Автор — Геннадий Прашкевич (ноябрь, 2012). Серия эссе о выдающихся женщинах Академгородка подготовлена в рамках проекта «Академина. Женщина в науке».

 

 

ГЕРТРУДА ДАВЫДОВНА БАГАЕВА: «Я ОЧЕНЬ РИСКОВАЛА, МОГЛИ ИЗ ПАРТИИ ИСКЛЮЧИТЬ…»

 

Родилась в Ханты-Мансийске, причем 29 февраля.

Так что день рождения празднует один раз в четыре года, а значит, и отсчет годов у нее особенный.

Желание выучить французский язык появилось у Гертруды Давыдовны еще в школе:

 читая роман Льва Толстого «Война и мир», была поражена невероятным количеством сносок — переводов с французского. Как же это читать? Конечно, знать язык нужно.

Училась в Ленинграде.

Вместе с мужем поехала в Сибирь.

«Когда я приехала в Новосибирск и устроилась завучем в школу, — вспоминала позже Гертруда Давыдовна, — то обнаружила, что французский язык практически нигде не преподают, и, конечно, ужасно расстроилась. Ведь это была моя страсть, моя профессия. И тогда я рискнула написать письмо председателю общества «СССР — Франция» Илье Эренбургу, где пожаловалась и указала, что по министерскому положению 20% детей должны обучаться французскому. Из министерства довольно быстро пришло письмо в областной отдел народного образования с приказом немедленно начать обучение французскому языку в новосибирских школах и институтах. Конечно, приказ этот вызвал большой переполох, и узнай кто-то о моем письме, случился бы страшный скандал. Я очень рисковала, могли из партии исключить. Я ведь вольность проявила — написала через «голову» облоно. Но приказ возымел действие, и постепенно к нам стали приезжать из Москвы и других городов учителя…»

«Учителей все равно не хватало. Был даже такой случай. Когда я работала инспектором в районо, ко мне пришел бедно одетый человек и с порога заговорил на великолепном французском. Это был Владимир Успенский — русский эмигрант, который после войны вернулся из Бельгии на родину, и родина сразу отправила его на 16 лет в лагеря. Потом его отпустили, и он устроился в Новосибирске кочегаром. Шутка ли, носитель прекрасного французского языка в городе, где такой дефицит преподавателей, бросает в топку уголь! Поскольку в Бельгии Успенский получил только среднее образование, мы сразу устроили его в пединститут, и он стал одновременно и студентом, и педагогом в своем же вузе…»

С 1965 года Гертруда Давыдовна работала в Академгородке.

Однажды во время визита в Новосибирск президент Франции Шарль де Голль поинтересовался у академика М.А. Лаврентьева, имеется ли в Новосибирске общество русско-французской дружбы. Председатель Сибирского отделения, разумеется, утвердительно кивнул, и после отъезда де Голля было решено срочно создать такое общество, точнее, отделение уже существовавшего на то время в Москве общества «СССР — Франция». Таким образом, Гертруде Давыдовне опять повезло. В течение последующих сорока лет она была неформальным председателем нового отделения. Официально же отделение возглавлял поначалу академик Г.И. Марчук, затем академик Г.К. Боресков.

Для многих любителей Академгородка язык Вольтера, Виктора Гюго, Марселя Пруста, Артюра Рембо по-настоящему открывался на занятиях французского клуба, созданного Гертрудой Давыдовной при Доме ученых СО РАН. Клуб посещали действительные члены и члены-корреспонденты АН СССР, доктора наук, кандидаты, аспиранты, студенты. Почетными гостями клуба в разное время были посол Франции по особым поручениям Дежан, командир полка «Нормандия — Неман» генерал П. Пуйард, национальный секретарь общества «Франция — СССР» А. Ланглуа, делегации деловых кругов Франции, врачи Университетского центра города Пуатье…

Иван Кулаков, художник и геофизик, признавался: «Меня разговорила Гертруда Давыдовна…»

И разве он один?

С присущей ей скромностью Гертруда Давидовна всегда подчеркивала и до сих пор подчеркивает, что создание Французского клуба в Академгородке — это заслуга всех ее многочисленных друзей и коллег, как с российской, так и с французской стороны. В частности, Валентины Трус, Лидии Поляковой, Эльвиры Толкачевой, Жана-Мишеля Руссо, Эммануэля Розье и многих, многих других энтузиастов. Ну, а то, что 9 декабря 2008 года во Французском культурном центре Новосибирска Гертруде Давыдовне вручили национальный орден Республики Франция «За заслуги» II степени, — это вполне естественно. Кому, как не ей?

 

 

ТАМАРА АЛЕКСАНДРОВНА АКАНТЬЕВА: «ЕСЛИ БЫ Я МОГЛА ПРОЖИТЬ ЖИЗНЬ СНАЧАЛА, ТО СНОВА СТАЛА БЫ УЧИТЕЛЕМ…»

 

 

Выпускница Новосибирскогпедагогического училища.

Начинала работу в 1956 году в школе № 48. Располагалась эта школа в обыкновенном бревенчатом бараке. С 1940-го по 1956-й год число жителей в Новосибирске почти удвоилось, — а строительство жилья и административных зданий значительно отставало. В четвертом классе, с которого начинала самостоятельную работу Тамара Александровна, дети были разного возраста, старшему — шестнадцать лет, а самой учительнице едва-едва исполнилось восемнадцать.

Пятьдесят шесть лет отдала Тамара Александровна преподаванию, и большую часть этих десятилетий — в Академгородке. Обучала русскому языку детей в начальных классах, работала завучем и директором школы № 162, директором 125-й школы, в администрации Советского района работала методистом районо. Тамара Александровна и сегодня продолжает преподавать — в негосударственном образовательном учреждении «Юнион».

«Если бы я могла прожить жизнь сначала, то снова бы стала учителем.

Другой работы для себя не представляю!»

И это так. «Тамара Александровна — педагог от Бога, а это выше, чем профессионал, чем мастер, это — талант, — так оценил деятельность Тамары Александровны декан гуманитарного факультета НГУ Л.Г. Панин. — Свой талант она приумножила сторицею. Для меня большая честь сознавать, что у нас с нею общий учитель — профессор Кирилл Алексеевич Тимофеев».

Тамара Александровна — единственный педагог в Советском районе, удостоенный медали К.Д. Ушинского. В числе трех педагогов района она удостоена нагрудного знака «Отличник просвещения СССР». Ветеран труда, заслуженный учитель, Отличник народного просвещения РФ. Внесена в книгу почета Новосибирской области, награждена орденом к 100-летию со дня рождения В.И. Ленина, медалью «За вклад в развитие области» к 75-летию НСО.

«Большинство всех этих наград я своими личными не считаю, — не раз говорила Тамара Александровна. — Это награда всем тем коллективам, с которыми я работала. Просто так получается, что директор и завуч всегда на виду. Мне повезло, меня всегда окружали хорошие люди…»

Впрочем, сами коллеги к личным заслугам Тамары Александровны относятся гораздо более серьезней. Когда в начале октября 2012 года в администрации Советского района награждали педагогов медалями к 75-летию Новосибирской области, и в числе других была произнесена фамилия «Акентьева», — зал встал. Тамара Александровна всею жизнью своей заслужила аплодисменты.

«Когда меня попросили рекомендовать кого-то из наших выдающихся педагогов, я, ни минуты не сомневаясь, назвала Тамару Александровну! — говорит Зинаида Александровна Гребнева, начальник отдела образования администрации Советского района. — И дело не только в том, что Тамара Александровна удостоена всех значимых наград в нашем образовании, но и в том, какую роль огромную роль она сама сыграла в становлении образования района. Она всегда была и остается учителем не только для детей, но и для педагогов. Школы, в которых она была директором, гремели, были известны всем. Они задавали высокую планку и в образовании, и в воспитании, и в методической работе…»

О Тамаре Александровне, как об «учителе учителей», с огромным уважением отзываются многие педагоги. Долгие годы 162-я школа в Академгородке являлась методическим центром по работе с учителями, завучами и директорами, а Тамара Александровна щедро делилась собственным богатым опытом с учителями области — в Институте усовершенствования учителей.

«В обязанности директора и завуча входит обязательное посещение уроков. Я не всегда была на таких уроках “желанным гостем”, — признавалась Тамара Александровна. — И свою основную задачу я видела не в том, чтобы учителей критиковать, а в том, чтобы оказывать методическую помощь, если возникнет такая необходимость. Всегда считала, что нельзя просто слепо добиваться выполнения формальных официальных требований. Например, для уроков русского языка до сих пор существует некая норма: дети должны написать за урок не менее 60% слов от нормы диктанта. Я знала руководителей, которые действительно сидели на уроках и считали все записанные на доске слова. Но у меня перед глазами всегда стоял опыт Кирилла Александровича Тимофеева, выдающегося ученого-словесника, профессора НГУ. На уроках, которые он регулярно проводил в 162-й школе, в ФМШ, а позже — в Православной гимназии и в гимназии «Горностай», он мог не написать на доске ни слова, зато на живых примерах показывал, как прекрасен русский язык, помогал детям осмыслить сложные языковые явления, открыть тайну происхождения многих слов! Я сама многому у Тимофеева научилась, считала и считаю его своим учителем. И, как он, убеждена, что детей, прежде всего, надо учить мыслить. Мы слишком часто слышим, как на уроках и дома детям повторяют одно и то же: “думай, думай!”». Но мало повторять, мало указывать, — нужно на деле показывать, как именно надо думать!»

 

 

ЗАМИРА МИРЗОВНА ИБРАГИМОВА: «НИЧЕГО НЕ ИТОЖИМ...»

 

Журналист, писатель, драматург.

Родилась в Ленинграде, училась в ЛГУ.

Но истинной судьбой её стал Академгородок.

Знаменитые ученые М.А. Лаврентьев, Г.И. Марчук, А.Г. Аганбегян, Г.И. Будкер, В.А. Коптюг, А.А. Ляпунов, Н.Л. Добрецов, А.А. Трофимук, А.В. Николаев, С.Т. Беляев, – на всю жизнь стали её прекрасными собеседниками.

Начинала в газете «Молодость Сибири». Шел 1959 год.

Академгородок только еще строился. С ним росла и Замира Мирзовна: молодежные и партийные газеты, телевидение, журнал «ЭКО», «Литературная газета», журнал «Огонек» — времён перестройки. Работать было сложно везде. «Про генетиков напишу – Федору Степановичу (первому секретарю обкома) не нравится. У экономиста интервью возьму – тоже не нравится». Очень вовремя академик А.Г. Аганбегян пригласил молодую журналистку в журнал «ЭКО». А затем уехал в Ленинград собкор «Литературной газеты» Илья Фоняков. Сменил его замечательный писатель Николай Самохин, но Самохина научная проблематика мало интересовала; он пригласил Замиру Мирзовну. Союз с газетой стопроцентно удался, — «под Замиру» открыли целый раздел «Сибирское отделение ЛГ».

«До 1993 года я работала собкором по Сибири в журнале «Огонек», — вспоминала позже Замира Мирзовна. — Однажды мне предложили: “Приезжает Алла Пугачева. Посмотри, как она общается с горничными, официантами, шоферами. Выдай гвоздь!”» Но для меня это было невозможно — это снижение моей профессии, мое личное падение. Я писала о проблемах Сибири, о человеческих драмах, о научном поиске и вдруг и после этого начну выслеживать поп-звезду в общении с “прислугой”…»

Названия книг, написанных Замирой Мирзовной, говорят сами за себя.

«Не славы ради, а пользы для…» (1978). «Золотая Долина Сибири» (1982). «Сибирь не понаслышке» (1981, 1984, в соавторстве с А.Г. Аганбегяном). «Сибирь на рубеже веков» (1984, в соавторстве с А.Г. Аганбегяном). «Ученый и время» (1986). «Треугольник Лаврентьева» (1989, в соавторстве с Н.А. Притвиц). «Риск прямого восхождения. Земные истории астронома Язева» (2005). Наконец, прекрасная книга о давнем друге художнике Николае Грицюке — «Я пишу настроения» (2005). Однажды дочка Замиры, учившаяся в седьмом классе, сочинила пьесу.

Разумеется, пьесу поставили в семейном кругу. Увлеченный примером, за перо взялся младший сын. Учился он в первом классе, поэтому список героев его драматургического произведения не отличался особой прихотливостью: первый солдат, второй солдат, третий солдат, четвертый солдат, и так до одиннадцатого. В конце концов, глядя на детей, рискнула попробовать силы сама Замира. С той поры (она сама не раз об этом говорила) пьесы пишутся как бы сами собой. «Одиноким предоставляется общежитие»… «Сердце в кармане»… «Да и нет не говорите»…

В толстом журнале «Проза Сибири», который выходил в Новосибирске в 1994-1996 годах, когда сибирские читатели катастрофически были оторваны от новинок художественной литературы, Замире досталась особая роль: к каждому номеру она писала специальную вводку.

«Ничего не итожим, — читаем, например, в номере четвертом за 1995 год. — Пять книжек нового, самого, что ни на есть, толстого журнала увидели свет вопреки самым мрачным пророчествам и общеизвестным обстоятельствам. Иные пророчества походили на приговоры — и года не протянет. Писатели в Сибири повымерли, а читатели вымирают в жестокой борьбе за право продать-купить…»

Разрушая мрачные прогнозы, усилиями редакции «Прозы Сибири» (и Замиры Мирзовны, естественно) шли к сибирякам самые новые произведения Кира Булычева, Александра Бирюкова, Бориса Стругацкого, Владислава Крапивина, Юрия Магалифа, Романа Солнцева, Бориса Штерна, Михаила Успенского, Александра Етоева, Василия Аксенова и многих других замечательных писателей.

 

Раз, два, три, четыре, пять. Надо всем учиться ждать. Не писать и не считать. А учиться ждать и ждать. Ждать единственного дня. Мне — тебя, тебе — меня, –

 

напевала героиня одной из пьес Замиры Ибрагимовой.

Но сама Замира знает цену времени.

Член Союза журналистов России, член Союза писателей России, обладательница Почетного золотого знака «Достояние Сибири», лауреат литературной премии им. Н.Г. Гарина-Михайловского, автор множества интереснейших книг. Портрет Замиры Мирзовны работы известного сибирского художника Сергея Мосиенко уже несколько лет украшает «Галерею выдающихся новосибирцев»… Не будем перечислять российские издания, с которыми она сотрудничала и продолжает сотрудничать.

На вопрос молодой журналистки Анастасии Козловой «Что вы пытаетесь привить студентам?» — Замира Мирзовна без колебаний ответила: «Те имена, которые остались в русской журналистике — это всегда боль общества, это неравнодушие к окружающему, это судьбы маленького человека, это стремление к высшему представлению о культуре, назначении человека. Анатолий Аграновский однажды сказал: «Хорошо пишет тот, кто хорошо думает». Вот именно это и хочется привить студентам — учиться хорошо думать, отзываться на то, что происходит вокруг».

Так что, действительно, ничего пока не итожим.

 

 

ГАЛИНА ЛЕОНИДОВНА ЛАЕВСКАЯ: «НАМ УДАВАЛОСЬ БЫТЬ ЧУТЬ-ЧУТЬ ВПЕРЕДИ ВРЕМЕНИ…»

 

 

Заслуженный работник культуры Российской Федерации.

«Яркая, талантливая, сдержанная, не перечислить всех её достоинств, — так писал о Галине Леонидовне один из гостей Academ.info в 2010 году. — Помню: раннее утро в начале лета, выбегаем из нашего дома на Шлюзовой, торопимся. Стоит Галочка — как ирис сине-желтый в солнечном свете. Необычное сочетание цветов в её костюме так притягательно, так радует глаз. Или в начале 80-х вижу её около Президиума — на зелёном газоне в белом платье с яркой красной розой в руке…»

Более сорока лет заведовала Выставочным залом Дома ученых.

«Я называю себя специалистом широкого профиля, — говорила она о второй, для многих невидимой и неизвестной стороне своей профессии. — Делаю все, что связано с организацией выставок, административную и техническую работу, пишу статьи. Кажется, уникальной можно назвать выставку Зинаиды Серебряковой. Татьяна Борисовна Серебрякова, дочь Зинаиды, сама театральный художник, сделала все, чтобы хоть небольшую часть заграничного периода творчества матери привезти в Россию. Выставка была уникальной еще и в отношении техники исполнения: пастель, не закрепленная специальными составами, транспортировке не подлежит. А Татьяна Борисовна рискнула мне доверить коллекцию для экспонирования в Сибири. Я ее перевозила самолетом и всю дорогу держала на вытянутых руках, чтобы работы не сотрясались…»

«Можно вспомнить и выставку Пиросмани. Его картины писались на клеенке, многие неважно сохранились. Но мы нашли интересный ход, назвали выставку “Пиросмани и его время”. Были отобраны около двадцати произведений художника, дополняли их предметы культуры его края: ковры, посуда, чеканка и фотографии конца XIX — начала XX века, которые представляли быт городского и деревенского населения Грузии. Во время выставки в зале звучала негромкая кахетинская музыка…»

«Я рано поняла, что в моей работе нужно непременно входить в контакт с музеями, в которых хранятся малоизвестные сибирскому зрителю произведения. Так, например, возникла идея выставки Максимилиана Волошина. Акварели его я чуть ли не первая вывезла из Феодосийского музея. Волошин в те годы не был еще столь популярен, сборники его стихов издавались редко…» Кстати, акварели, составившие «Коктебельскую сюиту» М. Волошина, сами по себе смотрелись как необычные, непривычного формата сборники стихов, — ведь под ними были подписи, сделанные самим поэтом.

 

Твой влажный свет и матовые тени дают камням оттенок бирюзы…

Тонко вырезаны дали, смыты светом облака…

В шафранных сумерках лиловые холмы…

 

Любимый Волошиным мир мифической Киммерии неожиданно стал близким для молодых аборигенов Академгородка.

 

Земля могил, молитв и медитаций – Она у дома вырастила мне Скупой посев айлантов и акаций В ограде тамарисков. В глубине За их листвой, разодранной ветрами, Скалистых гор зубчатый окоём Замкнул залив Алкеевым стихом, Асимметрично строгими строфами…

 

Благодаря настойчивости Галины Леонидовны, благодаря ее тонкому безошибочному вкусу сибиряки знакомились с работами многих самых разных художников.

«Нам часто удавалось быть чуть-чуть впереди времени за счет того, что в Академгородке всегда существовала атмосфера демократизма и, если хотите, вольнодумства… Здесь создалась своя художественная среда, которую необходимо было питать постоянным культурным общением… В среднем у нас проходило 24-25 художественных выставок в год. Это вместе с экспозициями в Зимнем саду… А еще мы практиковали так называемые “пограничные выставки” — прикладное искусство, вышивка, фитодизайн, керамику, гобелен, бонсай… Одним словом, держали открытыми двери нашей галереи для всех…»

Галина Леонидовна написала прекрасную книгу — «Встречи в выставочном зале», посвященную выставкам и удивительным встречам, в течение ряда лет происходившим в картинной галерее Дома ученых. Много сил отдавала она православной деятельности, никогда, впрочем, не выставляя этого напоказ, считая это глубоко своим личным делом. В разговорах с коллегами и друзьями не раз говорила о новых, всё более масштабных замыслах. И они, как правило, касались не только знаменитых, известных всему миру художников, но и новосибирцев, сибиряков, молодых, талантливых, интуитивно чувствовавших, что Галина Леонидовна действительно умела быть впереди своего времени.

 

 

---

Комментарии читателей:

Комментарии читателей: