Вышли бабушки гулять
Двор весенний, солнца в волю:
вышли бабушки гулять.
Внуки в садике и в школе –
можно возраст обнулять.
Можно бегать, кувыркаться,
мяч футбольный погонять.
"Эй, Петровна, брось бояться!
Посмотри-ка на меня!" –
и с качелей: вверх, воронкой –
вот бы видели врачи.
Лишь одна сидит в сторонке,
не играет и молчит.
Ни ведёрка, ни совочка
на шестом десятке лет.
Деловые сын и дочка:
деньги есть, а внуков нет.
Компания
Одиночество – не изгнание,
просто, кошке нужна компания:
посидеть на окне с ней.
А снаружи идёт снег.
Рядом с кошкой минуты плавные.
И легко отличимо главное.
Шелковисто-тепло с ней,
даже если внутри снег.
Кошка смотрит в тебя глубинами,
видит сизово-голубиное.
Мир встряхнёте вдвоём с ней,
и опять полетит снег.
Одинокий художник
В нашем доме на чердаке
жил ослепший давно художник.
Выпивал, уходил в пике.
Без работы что? Невозможно.
Он брал краски и малевал
на обрывках стенных обоев,
и глазела мазков братва
с подоконника в голубое.
Из размазанных в пух и прах
постобойных слепых сюжетов
с каждым утром росла гора
нелетающих суперджетов.
Но однажды сосед ушёл
(как обычно уходят люди).
Всё. Кистей не отмытый шёлк
больше в краски нырять не будет.
И когда говорили слова,
из окна чердака – зачем бы? –
самолётиков караван
покружил и умчался в небо.
Палатка лешего
Стояла шатко-шатко,
как будто на весу,
двухместная палатка
до осени в лесу.
Укрытая от пеших
кустами в три ряда,
в ней бородатый леший
ютился иногда.
Огромный рюкзачище
и бродни – будь здоров,
а над палаткой тыща
кружила комаров.
И удочки стояли,
приставлены к сосне,
и храп такой едва ли
кто выведет во сне.
А леший просыпался
и пил густой чаёк,
в глазах его плескался
небесный ручеёк.
И речка в полушаге,
и рядом никого,
и не было бродяги
счастливее его.
Старинная гиря
У гири старинной ни грамма друзей.
Весь мир – небольшая квартирка-музей.
Музей силача, что её поднимал,
а вес у неё, прямо скажем, не мал!
Вот: с ней на портрете высокий силач.
А вот: кочергу он сгибает в калач.
Вот: гиря до блеска натёрта. И вот:
он крутит ей, будто винтом вертолёт.
Всё в прошлом: почёт и софиты – хоть плачь!
О, где он, её незабвенный силач?
Однажды в музей заглянул старичок
и нежно погладил поблёкший бочок.
Какое родное касанье руки!
И словно вспорхнули внутри мотыльки,
и гиря взлетела, не чувствуя вес.
Вздохнул старичок и бесследно исчез.
Комментарии читателей: