Ему привиделся цветок. Цветок был ярко-алый и казалось, что с его лепестков малыми каплями капает на землю кровь. Ему казалось, что цветок словно бы кивает, зовёт его к себе. Но так ли уж манящим был его ярко-алый вид на фоне голубеющего неба?
Цветок отчётливо кровоточил. Может быть его лепестки не влажны, мягки и бархатисты, а тонки, как лезвие бритвы? У каждого вида свой способ выживания, у этого цветка – его тонкие, режущие в кровь лепестки. Красота и смерть в одном лице. Притягательность и жажда убийства. Цветок, который режет. Так что его невозможно взять рукой. К нему невозможно даже прикоснуться. Сначала булавочный укол, потом тонкая красная струйка покажется на ладонеобразной поверхности, и вот лопнувшая артерия уже окрасит нежную кожу кровавым озерком.
Что за видения? Почему красивый цветок и такое внезапное его содержимое? Он вспоминал свои последние сны и понимал, что красоты и увядания в них было почти поровну. Вот пробежала быстрая лань. Его грациозность рождала мысль об облаках, их невесомости и причудливости. Но почему-то она слегка приволакивала левую ногу. Какой злобный охотник всадил в её гладкую мышцу рассыпчатую дробь? Какой железный капкан схватил её острыми зубами, раздробив в мелкие крошки сухожилие? Что за дикое животное пыталось ухватить её широкой пастью, но лишь успело зацепить за край ноги?
В другом сне маленький мальчик бежал по лугу. Мальчик словно бы парил над ним. Казалось, ещё немного и он взлетит над зелёно-синим многообразием, устремится ввысь, сложив руки, как крылья. Но лицо мальчика сначала медленно, а потом всё быстрее набирала силу гримаса. Казалось, что с каждым движением он стареет и за один прыжок проживает жизнь размером примерно в 10 лет. Движение вперёд мальчика не остановить, луг перед ним вращается наподобие Земли и его ноги, касаясь травы, щекочут её, делают мягче и податливее. Однако вот уже это и не ноги вовсе, а две дряхлые палки деревянными костылями бьют по слежавшемуся и выцветшему комку зелёно-синей грязи, словно бы пытаются наказать луг за то, что он вслед за мальчиком потерял прежнюю изумрудную свежесть.
Он помнит ещё один сон. Цветущий сад, полный плодов. Его ветви огромны и раскидисты. Они сплетаются как руки. Они нежно колышутся под легким игривым ветерком. Кажется, что вот-вот в сад войдёт многоголосая толпа уборщиков урожая, выставив стремянки как лестницы в небо. Люди взберутся на них и разместятся на каждой и их будет больше, чем самих ступенек. Но вместо жизнерадостных чёрных от загара уборщиков урожая в саду появляется убогий сторож в неопрятной грязной одежонке, сопровождаемый лающим и уже охрипшим от постоянного лая псом. Сторож угрожающе замахивается на пса, тот злобно огрызается в ответ и наступает на уродца.
Откуда такие сны, что им предшествовало? Он решительно не помнит, с чего всё началось. Может быть с тюрьмы. Когда её только начинали строить, все гадали, какое загадочное заведение выйдет из-под чертежа Главного архитектора. Последним достижением его творческой мысли был городской лабиринт, построенный в центре города. Лабиринт уносился своими готическими острыми башенками в небо и казалось вычерпывал из него звёзды и планеты. Звёзды падали на людей, таяли на их воротниках и шевелюрах и это было умопомрачительно красиво. В лабиринте проводили время по целому дню и говорили, что там можно было встретить улыбающегося пса, печального шакала, жизнерадостного павиана и любопытствующую гиену. Животные были на удивление ручными, они бегали между ног людей, скулили в ожидании корма и никогда не начинали есть первыми, ожидая, когда это сделает кто-нибудь другой из стаи.
Когда стали строить заведение напротив, все думали, что Главный архитектор выстроит громадный мост, который будет брошен с одного берега реки на другой.
--2--
Главный, седой мрачного вида старец, постоянно находился на стройке и ходил здесь до полуночи, словно не веря, что, когда минет полночь, то мост по-прежнему останется на том же самом месте.
Он ощупывал построенное за день и вытирал руки о полы своего пальто. Он поднимал голову вверх и его глаза словно бы покидали свои орбиты и пускались в свободное плавание по ночному небу и там, в вышине, пристально смотрели на самые высокие стены.
Строители приходили поутру и видели Главного архитектора у порога своего детища. Он объяснял задачу на день, объяснял громко, словно собирался кого-то перекричать. Потом все молча приступали к делу, словно впереди было не радостное созидательное строительство, а ритуальный процесс похорон.
И вот однажды все жители поняли, что вместо моста скоро перед ними вырастет своими шершаво-кирпичными стенами тюрьма.
Да-да, он теперь точно вспомнил, что именно с той поры ему стали видится эти сны, в которых красота чудным образом перемежёвывалась с безобразным. Строящаяся тюрьма каким-то неуловимым шестым чувством вторглась в его подсознание, внесла смуту. Проектируемая гильотина засела занозой в его воспалённом мозгу. Промозглая сырость тюремного двора довела до дрожи его больное воображение.
К кому-то надо было податься, чтобы его вылечили. Сам он был во власти этих снов и даже не отдавал себе отчёта – приятны они ему или убивают его. А раз так, то должен найтись человек, который бы ясно ответил на этот вопрос.
При воспоминании о городской поликлинике его разум возмутился. Ещё никогда за годы своей жизни он не обращался туда. И не мог обратиться к этим скучным сухарям-докторам конвейерным способом принимающих больных. Их знания просто беспомощны в определении его диагноза, их стетоскопы смешны, чтобы определить, в какой стороне груди находится его сердце, их расспросы вызывали желание наорать на них и обвинить в невежестве.
Нет, тут должен быть другой человек, который бы одним своим видом заставил его пасть ниц, вывернул наизнанку его живот, раздражающим щупом впился в его черепную коробку. Или не человек вовсе.
Но лежать вот так и размышлять, кто же осмотрит его, бессмысленно. Надо действовать. Необходимо покинуть эту четырёхстенную квартиру с ее одиноким, едва брезжущим окном под самым потолком. Надо сбросить с себя личину одеяла и подняться, а дальше, выбрав верное направление, направиться к двери. Какое же надо сделать адское усилие над собой, чтобы совершить этот естественный прежде акт.
Однако что сейчас за окном - день или ночь? А на улице жаркий июль или студёный январь? И куда ступит он за порогом двери – в котёл с кипящей водой или райский сад с поющими птицами?
Внезапно его охватило чувство страха перед тем, как встретит его воля. Здесь, в комнате, он чувствовал себя в безопасности среди отсыревших стен, протекающего потолка и скрипучего пола. А что будет за порогом комнаты, удержат ли его ноги на уличном тротуаре, не поразит ли его глаза слепотой солнечное светило?
Внезапно из угла его комнаты раздался шорох. В плотных сумерках угла он попытался распознать копошащееся там существо. Это вряд ли мог быть человек, ведь все его родственники и друзья давно покинули его, оставив наедине с самим собой. Осталась лишь одна сердобольная старушка, которая ежедневно, поутру и вечером приносила ему еду, оставляя у двери комнаты. Еда была самая скромная – хлеб, вода, похлёбка. Как-то однажды он с удивлением увидел в наборе папиросы. Но старушка либо ошиблась, оставив их, и они предназначались кому-то другому, либо изощрённо поиздевалась, не оставив к ним спичек. Он раскрошил пару папиросин и, положив табак в рот, стал медленно и с наслаждением жевать его.
--3--
Существо в углу снова дало о себе знать, но не выходило из него. Доносились лишь скрабакающие звуки и какое-то бормотанье, смутно напоминающее человеческую речь.
Может быть с ним заговорить? Это существо – единственная связка его с живым миром, к
которому он в мыслях совсем недавно так стремился, но сознание того, что для полного контакта придётся делать немало усилий, таких как встать, пройтись по комнате и открыть дверь, остановило его от их выполнения.
А может это и есть тот, кого он ждёт? Тот заменитель доктора, о котором он подумал. И его вспыхнувшая внезапно мысль вдруг реализовалась наяву, материализовало в его комнатном пространстве это существо. Значит, к нему надо обратиться за помощью. Пусть он скажет в конце концов, почему ему сняться такие сны? Во благо они ему или во вред? И, если во вред, то пусть вылечит от сновидений. Магией ли, колдовством ли, хирургической ли операцией по трепанации черепа.
Существо продолжало ворчать в углу. Казалось, что оно уже начало какие-то заговоры. Но не преждевременно ли, ведь он ещё не объяснил существу, что его беспокоит, от чего его надо лечить.
Да, но может существо и без его слов уже внедрилось в его мысли и прочитало их? Это вполне может быть. Сумело же оно как-то забраться в его квартиру при закрытых окнах и дверях. И всё-таки хотелось бы, чтобы оно хоть о чём-нибудь спросило. Ну хотя бы, как его зовут…А как его зовут? Боже, он даже не может вспомнить своего собственного имени. Как же он одичал здесь! Если к тебе вот уже на протяжении долгого времени не обращаются по имени-отчеству, то ты соответственно забываешь их!
Так. А что же он ещё не помнит? Мать? Не помнит. Отца? А кто такой отец? Боже. Да он не помнит ничего! С ним только его странные сны! Он уже давно ушёл в них и фактически живёт только в них. Так вот почему он до сих пор жив. Потому что он живёт только во снах. А во снах не надо не пить, ни есть, ни испражняться. Хотя последнее всё же можно делать…
Так, значит он стал человеком сна. И утро его начинается сном, и вечер заканчивается тем же. Логический вывод, если он позволит кому-нибудь вылечить его от тех странных снов, которые он видит, то он…перестанет жить!
Да, но в таком случае, то, что сейчас происходит в его комнате: он лежащий на кровати, сумрак вокруг, существо, что-то упорно бормочущее в углу, есть тоже сон?
Всё, какие операции, какое излечение. Его в этой жизни просто нет, его не существует. Поэтому к нему не приходят родственники, не интересуются его здоровьем. Для них его нет, он ушёл из этой жизни, он покоится на кладбище.
Сон…Похоронная процессия. Несут гроб. Печальный кладбищенский сторож провожает её своим задумчивым взглядом. Но сколько же людей идут вслед за покойным, их бесчисленное множество, одни напирают на других. Кого хоронят, спрашивает у них сторож: министра, крупного воротилу бизнеса, вперёдсмотрящего? Он спрашивает, но люди не отвечают на его вопрос. Они идут, как сомнамбулы, идут, как во сне.
И тут сторож понимает, кого они хоронят. Человека снов.
Комментарии читателей: